Николай Месяцев - Горизонты и лабиринты моей жизни

За прошедшее после Великой Отечественной войны время мое поколение многое увидело и познало. Годы моей работы в ВЛКСМ тоже не прошли даром. Я поверил в свои силы. У меня появилось много новых товарищей по всему Советскому Союзу. Нас сплачивало осознание необходимости перемен в жизни страны. Мы тогда верили в то, что в партии коммунистов сольются воедино представители разных поколений, которым будет по плечу подготовить советское общество к новым качественным социалистическим свершениям.

Однако пора продолжить рассказ о торжественном Пленуме ЦК ВЛКСМ 29 октября 1958 года, посвященного 40-летию комсомола.

Надо заметить, что руководители партии и государства были внимательны к секретарям, членам Бюро ЦК ВЛКСМ. Они хорошо знали, что ЦК ВЛКСМ и мы, его секретари, многое делали для того, чтобы поднять юношество на выполнение тех или иных задач, поставленных партией и правительством, способствовали укреплению авторитета руководства страны в массах молодежи.

В праздничный вечер 29 октября 1958 года после завершения официальной части пленума Никита Сергеевич Хрущев пригласил нас, секретарей Цекомола, поужинать вместе с членами Политбюро Центрального комитета партии.

Мы зашли в небольшой зал, примыкающий к правительственной трибуне Дворца спорта стадиона им. В.И. Ленина в Лужниках. Стол уже был накрыт различными яствами. Поодаль от него стояли или сидели члены Политбюро, судя по всему — ожидали нас.

Я оказался около Алексея Николаевича Косыгина. Он взял меня под локоть и подвел к столу, усадил и сел рядом. Мне это понравилось. Подобным образом были приглашены и другие секретари ЦК. По левую руку от меня оказался Климент Ефремович Ворошилов. Помню, что на другой стороне стола сидели Никита Сергеевич Хрущев и Анастас Иванович Микоян, а между ними Владимир Ефимович Семичастный. Где сидели другие товарищи, не помню.

Никита Сергеевич от имени Политбюро выразил удовлетворение ходом Пленума, поблагодарил нас за хорошую подготовку и предложил тост за наше здоровье и успехи. Выпили по рюмке коньяка. Я целый день ничего не ел и боялся захмелеть. Хорошо что Алексей Николаевич Косыгин ухаживал за мной и, видя, как я проглатываю все, что появляется на моей тарелке, снова и снова подкладывал мне всякую вкусную всячину. Алексей Николаевич интересовался, кто из секретарей Цекомола какими конкретными делами занимается, откуда пришел в ЦК и тому подобное.

Во время ужина Климент Ефремович Ворошилов и Анастас Иванович Микоян ударились в спор, что полезнее для нас, молодых. Водка с перцем — говорил первый; нет, армянский коньяк — утверждал второй. Мы выпили и того, и другого, чтобы разнять двух стареньких спорщиков. И Ворошилов, и Микоян, да и другие были в том возрасте, когда, как я чувствую сейчас по себе, работоспособность уже далеко не та, какой должна обладать руководящая партийно-государственная вышка. Как бы ни был огромен жизненный опыт, нужны еще силы для его реализации.

После ужина Алексей Николаевич пригласил меня сесть во время концерта рядом с ним. По ходу концерта я рассказывал Косыгину о коллективах и молодых артистах, когда это было возможно, принимавших в нем участие — со многими из них я встречался или ранее, или на репетициях этого концерта. Алексею Николаевичу понравился Борис Штоколов, бас, замечательный русский певец, который в этом концерте впервые показался на московской сцене.

Вечер, проведенный с Алексеем Николаевичем Косыгиным, запечатлелся в моей памяти на всю жизнь. Позже я имел счастье часто встречаться с ним, видеть его в работе, учиться у него деловитости, скромности, выдержке и чуткости к людям, к товарищам по партии.

С конца пятидесятых годов Московский Кремль был открыт для свободного посещения, а в Большом Кремлевском дворце устраивались молодежные балы и детские елки. Не были обойдены и взрослые дяди. По инициативе Н.С. Хрущева в ночь под Новый год в Георгиевском и Владимирском залах, в Грановитой палате устраивался новогодний прием, на который приглашали министров, общественных деятелей, выдающихся представителей науки, культуры, искусства и, конечно, передовиков производства, транспорта, строек, колхозов и совхозов. Приглашали и нас — секретарей ЦК ВЛКСМ.

Съезжались гости к 10 часам вечера, а разъезжались в 2 часа ночи. Столы накрывались в Георгиевском зале и в Грановитой палате, а танцевали во Владимирском зале. Приемы проходили на хорошем праздничном подъеме.

После поздравительной речи, обычно Никиты Сергеевича, хотя прием давался от имени Президиума Верховного Совета СССР, Центрального комитета партии и Совета министров Союза ССР, за каждым столом кто-то из сидящих брал на себя роль тамады и своими шутками-прибаутками увлекал остальных в мир беззаботности, веселья. В те годы страна шла вперед и было чему радоваться…

Как-то на одном из таких приемов я пошел посмотреть как во Владимирском зале отплясывают трепака. Только вошел в зал, как ко мне буквально подкатилась молодая, кругленькая, словно налитая всеми соками жизни женщина, взяла меня за руку и повела в круг танцующих. Я упирался, объясняя прекрасной даме свое упрямство тем, что не пляшу русскую.

Кто-то из присутствующих в зале стал поддерживать настойчивость моей дамы, другие упрекали меня в робости. Откуда ни возьмись около нас появился Никита Сергеевич Хрущев и, сказав мне: «Робеешь, секретарь! — пригласил на танец прекрасную даму. Взял ее за руку и, уводя от меня, добавил: „Смотри и учись“».

А поучиться было чему. Они — партнерша и партнер почти с одинаковой округлостью своих форм, небольшим ростом, живостью и плавностью движений — очень подходили друг другу, наверняка испытывали взаимное тяготение и с радостью отдались танцу. Они катились по залу, который сразу стал свободен от других пар, улыбались друг другу, на их лицах было само счастье. Радостно было и мне от мимолетного счастья этих двух людей — главы партии и правительства и колхозницы из Подмосковья.

Мне довелось видеть при разных обстоятельствах наших вождей середины и конца 50-х годов — первой половины десятилетнего нахождения Н.С. Хрущева у власти в качестве главы партии и правительства, быть свидетелем их отношения к «простым» смертным, к нам, представителям молодого поколения, — и все это укрепляло во мне уверенность в том, что они могут учитывать реальные процессы, происходящие внутри страны и в мире в целом.

Эта уверенность подкреплялась и вырастала успехами страны в развитии экономики, культуры, в росте народного благосостояния. Вожди, казалось мне, способны пойти по пути крупных преобразований социалистического бытия народа во всех сферах его жизни.

Наверное, мои размышления шли от желания быть если не участником, то хотя бы свидетелем преобразований подобного свойства, поддержка которым (судя до нашим делам в комсомоле) в народе обеспечена. Однако в жизни многое не совпадает с желаемым.