Александр Пыжиков - Славянский разлом. Украинско-польское иго в России

Возвращался Исидор неторопливо, подолгу задерживаясь в Кракове, в Вильно. За это время великий князь Василий Васильевич получил достаточную информацию о произошедшем. Новоявленный митрополит-кардинал в Кремле торжественно объявил об историческом акте, обязав при богослужении первым поминать папу Евгения ІѴ В ответ Исидора на третий день по возвращении объявили еретиком и арестовали. Но всё же наибольшее недоумение вызвало вероотступничество не Исидора — на его счёт никто уже иллюзий не строил, — а греческих верхов начиная с императора и патриарха. Причём император Иоанн ѴІІІ был тот самый жених скончавшейся в 1417 году дочери Василия Дмитриевича Анны. Репутация не только императора, но и византийской церкви была бесповоротно подорвана.

В сложившейся обстановке Василий Васильевич приступил к реализации давно заготовленного сценария по возведению в московские митрополиты епископа Ионы — уроженца Костромского края. Наступила ожидаемая полоса нескончаемых пререканий с Константинополем, не желавшим допускать Иону в митрополиты. Тут ещё из-под ареста бежал Исидор, объявившийся сначала в Польше, а затем в Риме. Тем не менее в 1448 году состоялось долгожданное избрание Ионы, при этом московская церковь заявила об автокефалии, то есть самостоятельности. Это событие прошло под аккомпанемент проклятий Рима, оттуда посадили исидоровских и виссарионовских учеников в митрополичьи кресла в Киеве и в Вильно, папа Пий II повелел польскому королю «поймать и сковать нечестивого Иону».

Так состоялось церковное разделение, а точнее формальная фиксация давно очевидного. В действительности ничего общего между Москвой, с одной стороны, и Киевом с Вильно — с другой, не было, если вообще когда-либо существовало. Эта общность, к которой так любят апеллировать до сего дня, являлась геополитическим изобретением афонской партии, преследовавшей исключительно собственные интересы. Тогда из-за неприятия Москвы греческий проект «всея Руси» претворился лишь частично, однако предназначенные для Ватикана наработки не канули окончательно. В середине ХѴІІ века манящий образ киевской «матери-колыбели» получит новую жизнь.

Регулярные посещения России стали практиковаться европейцами с начала ХѴІ века. Некоторые из иностранных дипломатов, торговцев, просто путешественников, побывавшие на Руси в течение этого столетия, оставили свои записки, воспоминания о пребывании в стране. Их труды хорошо известны и давно находятся в научном обороте: благодаря этим источникам мы можем узнать немало интересного. И наиболее ценным является — что неожиданно — взгляд на Московию как на не европейское, а типично восточное, азиатское государство, в чём едины практически все западные визитёры той поры. В первую очередь авторов поражало сходство местных жителей с татарами или турками. Начиная от одежд (как мужчин, так и женщин) и заканчивая обычаями и порядками. Это отмечалось С. Герберштейном, Д. Флетчером, де ла Нёвиллем, Дж. Горсеем, Р Ченслором и др. Причём указанная схожесть подчёркивалось настолько определённо, что будущим историкам нельзя было отмахнуться, «не заметить» соответствующих фрагментов.

В этом смысле дошедшие до нас описания доставляли им серьёзный дискомфорт. Так, В. О. Ключевский считал сравнения с турецким строем жизни явным преувеличением, даже некой предвзятостью со стороны иностранных «корреспондентов». С удвоенной энергией напоминал: мы имеем дело с подлинно христианской страной, правда не до конца избавившейся от чуждых нравов, привнесённых извне. По сути, подобными объяснениями, ставшими ритуальными, всё и ограничивалось. Официальная наука Российской империи не стремилась осваивать неудобные свидетельства, находясь в русле утверждённых свыше канонов.

То же происходило и в советскую эпоху, где со второй половины 1930-х годов поредевшие дореволюционные кадры вновь оказались на «коне», а с ними восторжествовали прежние взгляды, адаптированные под исторический материализм. В старом, знакомом формате продолжала нарабатываться фактура, уточнялись различные детали и т. д. Иного — как, например, выяснения подлинной природы московского государства — никто не требовал. С мёртвой точки дело сдвинулось лишь в постсоветский период, когда идеологический диктат канул в Лету, а изменившаяся обстановка располагала к пересмотру устоявшихся традиций. Проблема идентичности турецких, татарских и московских порядков оказалась в эпицентре ряда исследований. Наконец-то обнаружилось, насколько много у Московии и Оттоманской империи имелось общего: гораздо больше, чем считалось ранее.

Прежде всего схожесть между ними зримо прослеживалась в экономических устоях. Речь о поместной системе, когда за воинскую службу наделяли землёй, тем не менее владение оставалось в собственности государства. Его могли отобрать из-за неподобающего поведения на воинском поприще или, наоборот, увеличить за проявленные заслуги. Любопытна и практика наследования таких имений: за выходившими в отставку по возрасту или по ранению поместья сохранялись, а в случае гибели воина на поле битвы его сыну, пополнявшему армейские ряды, доставалось не всё, а лишь часть «собственности», полагавшаяся новичку. Практиковалось также перераспределение земель в пользу мелких и средних пользователей.

Подобное движение земельного фонда и величина выдаваемого надела определялись той или иной службой, а не знатностью — на этом основывалась вся хозяйственная жизнь. На широкое распространение подобных принципов как у нас, так и в Турции указывали многие. Известные учёные с дореволюционным стажем Р. Г. Виппер, С. Б. Веселовский терялись в догадках, сравнивая московское поместье и его аналог — османский тимар, Надо отдать им должное: они признавали, что эта система, скопированная у южного соседа и внедрённая у нас, сильно отличалась от того, что мы видим на Западе. Господствовавшие там представления о собственности абсолютно не совпадали с порядками при турецких султанах и московских князьях.

В этом нет ничего удивительного, если допустить, что во второй половине ХѴ и ХѴІ веках эти молодые, растущие державы развивались в тесном соприкосновении. Практически одновременно в 1470-1490-х годах в них проводилось нечто подобное переписи населения с верификацией прав на землю. Эти грандиозные мероприятия венчались изданием общегосударственных кодексов: в Турции — сборника законов Канун-наме, в Московии — Судебника 1497 года. Любопытно, что оба акта не предоставляли особых привилегий аристократии, а скорее делали акцент на равенстве всех перед законом, в чём было заинтересовано население, страдавшее от произвола сильных мира сего.