Александр Филюшкин - «От ордена осталось только имя...». Судьба и смерть немецких рыцарей в Прибалтике

Это повышало роль Ливонии, практически не участвовавшей в войне и сохранившей свой статус. Но вот чего Ливонии было совсем не нужно, так это становиться лидером немецкого рыцарства в Прибалтике. У нее для этого не было ни амбиций, ни военного и экономического потенциала. И если раньше взоры антигерманских политиков были направлены в сторону Пруссии, то теперь, после ее поражения и ослабления, они все чаще обращаются в сторону Ливонии.

Уцелевшей в перипетиях войн второй трети XV в. Ливонией начали интересоваться другие страны, в частности Дания. С середины XV в. она постоянно с трудом подавляла стремление к свободе Швеции и на всякий случай начала просчитывать варианты: а чем компенсировать возможную утрату шведских земель? Ливония представлялась весьма адекватной заменой. Датский король Христиан I в 1454 г. пытался сыграть на трудностях Пруссии в ее войне с Польшей и предложил военную помощь в обмен на право ввести гарнизоны в несколько ливонских замков. Христиан рассчитывал, что так, исподволь, начнется датское возвращение в Ливонию. Главное — захватить крепости, орден все равно не сможет выбить оттуда датских солдат. Датчан сгубила жадность — они потребовали «подъемные» в 60 000 рейнских гульденов, а обнищавший орден не смог их заплатить. [89] Форстен Г. В. Борьба из-за господства на Балтийском море… С. 91. В итоге соглашение было сорвано. Христиан I, правда, успел в 1456 г. принять титул «герцог Эстонский», выдавая свои будущие намерения.

Среди европейских дипломатов ходили слухи о тайных планах короля Христиана создать грандиозную антишведскую коалицию из всей Европы. В этих планах всем нашлось дело: папа римский должен был отлучить шведов от церкви, Великое княжество Московское — атаковать Швецию с востока, Шотландия — напасть с запада, а Дания, Польша, Померания и Мекленбург — с юга. Шведов большей частью надлежало физически истребить и заменить шотландцами. В Стокгольме срыть укрепления и отдать его на разграбление иностранцам, если кто-то захочет подобрать этот никчемный город. [90] Там же. С. 118–119. Планы были замечательные, но абсолютно нереальные. С таким лихим датским королем надлежало вести себя крайне осмотрительно.

Ливония подхватила знамя, выпадающее из ослабевших рук Пруссии, и в 1457 г. заключила с Данией собственное соглашение. У ордена, уклонившегося от активного участия во всех предыдущих войнах, деньги были. В итоге Ливония купила себе на службу за 1000 гульденов ежегодно на 15 лет небольшой датский флот и отряд наемников в 300–500 человек. Король просил еще крепость Мемель, но ливонцы ухитрились ее отстоять в переговорах.

В начале XV в. Ливония соседствовала с двумя русскими землями: Псковской, на долю которой приходилось 480 км русско-ливонской границы, и Новгородской (20 км). Русские рубежи прикрывал ряд крепостей. Новгородскую границу сторожил Ям на реке Луге, основанный в 1384 г. и располагавшийся примерно в 30 км напротив Нарвы. Псков же отгородился от Ливонии целой сетью так называемых псковских пригородов, небольших пограничных крепостей: Изборск, Остров, Белье, Коложа, Гдов и др.

Отношения между Новгородом, Псковом и Ливонией в XV в. можно обозначить двумя словами: война и торговля. Причем они были взаимосвязанными. Войны происходили из-за мелких территориальных споров и гораздо чаще — из-за противоречий по торговым вопросам.

В экономическом плане Ливония была государством-транзитером, обеспечивающим перевоз товаров из Литвы и России на Запад и обратно. В конце XV в. ее доля в ганзейской торговле составляла около 38 % (для сравнения — Пруссии всего 18 %). Но собственно ливонское ремесло не играло большой роли, без его продукции могли обойтись все участники транзита.

Для Ганзы Ливония была восточной оконечностью зоны доминирования германской торговли, посредником между Западной и Восточной Европой (Великим княжеством Литовским и Русью в лице Новгорода и Пскова). И в этой роли она была востребована и нужна германскому миру. Из русских земель шел выгодный поток товаров, а как рынок сбыта они были бездонны. Историк М. Б. Бессуднова, пользуясь терминологией Ф. Броделя, назвала мир восточной Прибалтики «миром-экономикой», состоящим из треугольника «Ливония — Новгород — Псков». [91] Бессуднова М. Б. Великий Новгород в конце XV — начале XVI в. по ливонским источникам. Великий Новгород, 2009. С. 10–55; она же. Превратность судьбы (Великий Новгород в системе русско-ливонских отношений) // Новгородский исторический сборник. 2013. Вып. 13 (23). С. 171–184. Здесь каждый элемент был на своем месте и сотрудничал с другим на взаимовыгодных условиях.

Конечно, отношения внутри этого «мира-экономики» не всегда были безоблачными. Здесь стоит остановиться на особенностях ливонской торговли. Исследования Μ. П. Лесникова применительно к XIV–XV вв. показывают, что европейские купцы, торговавшие на Балтике, по документам, имели очень низкий процент прибыли — от 5 до 22 %, но в основном не более 5–6 %. [92] Лесников Μ. П. Ганзейская торговля пушниной в начале XV в. // Ученые записки Московского городского педагогического института. 1948. T. VIII: Кафедра истории средних веков. Вып. 1. С. 61–93; Idem. Lübeck als Handelsplatz für osteupaische Ware im XV. Jahrhundert // Hansische Geschichtsblàtter. Kôln, 1960. Jg. 78. S. 67–86. Эта картина никак не стыкуется с тем значением, какое современники придавали балтийской торговле, и с теми богатствами, которые она наглядно приносила (что видно из роста благосостояния того же Любека, Ревеля, Риги, который происходил явно не за счет 5 % прибыли).

Получается некая загадка: если купцы перепродавали в Любеке товар, купленный в Новгороде, почти по той же цене, то зачем они вообще занимались этой торговлей?

Разгадка кроется как в психологии купечества того времени, так и в особенностях торговых операций. Средневековая этика требовала т. н. «равной цены»: за сколько купил, за столько и продал. Сверхприбыли в 20, 50 и тем более 100 % считались неэтичными. Прилично было получить за свои труды лишь небольшой процент. Однако буквальное соблюдение таких этических принципов делало бы торговлю невыгодной.

Поэтому изобретались различные приемы, как прятать прибыль. Одним из них была дифференциация мер веса, длины и объема. И. Э. Клейненберг показал, что в разных пунктах в одну и ту же меру вкладывалось разное содержание. Например, шиффунт воска в Новгороде содержал 480 фунтов, в Ливонии он превращался уже в 400 фунтов, а в Любеке — в 320! [93] Клейненберг И. Э. Цены, вес и прибыль в посреднической торговле товарами русского экспорта в XIV — начале XV в. // Экономические связи Прибалтики с Россией. Рига, 1968. С. 39–40. Разница в 160 фунтов потом продавалась отдельно и составляла чистую прибыль, при этом купеческая этика как бы соблюдалась, поскольку цена почти не менялась. Аналогичную картину рисует Н. А. Казакова: ласт импортируемой соли в Ревеле ганзейцы определяли в 15 мешков, но в Новгороде он превращался уже в 12. [94] Казакова Н. А. Из истории сношений Новгорода с Ганзой в первой половине XV в. // Исторические записки. М., 1947. Т. 28. С. 119. Кроме того, существовала практика так называемых «наддач» ( upgift ), которые ганзейцы взимали практически со всех товаров: это пробы, образцы товара (отломанные куски воска, меха «на пробу»), которые брались бесплатно, как бы в качестве проверки товара, и часто составляли довольно значительные объемы. Поскольку эти предметы не были куплены, то они официально не включались в приобретенный товар и их последующая продажа составляла нигде не учитываемую чистую прибыль купца и при этом никак не нарушала средневековую этику.