Борис Борисов - Школа жизни

Сохранилась, например, такая информация обкому партии в Краснодар: «Противник продолжает бомбежку города. Полуразрушено, разрушено и сгорело 4600 домов, пострадало 3000, пострадал также ряд предприятий. Восстанавливаем связь, ликвидируем завалы и очищаем проезды. Испытываем затруднения в снаряжении, воде и продовольствии. Будет возможность — эвакуируем 15–20 тысяч женщин с детьми. Настроение населения боевое».

Почти бесперебойно работала наша радиосвязь с Большой землей, обслуживая нужды фронта, гражданских организаций и населения. Десятки тысяч радиограмм передали за дни обороны через радиостанцию коммунисты Николай Кутына и Анатолий Марков. Это было сопряжено с огромными трудностями и риском, так как радиостанция стояла на открытом месте — на горе Матюшенко. Нередко после бомбежки падали мачты, обрывались антенны, но через час-два рация продолжала передавать радиограммы в Краснодар и Сталинград, а через них — дальше.

После оставления Севастополя долгое время ничего не было известно о судьбе этой героической радиостанции. Но вот в 1968 году вышел «Сталинградский дневник» первого секретаря Сталинградского обкома партии и председателя Сталинградского городского комитета обороны А. С. Чуянова. Из этой книги мы узнали, что Кутына и Марков передавали радиограммы до последней возможности. Уже когда гитлеровцы вошли в город, в Сталинграде была получена последняя радиограмма:

«Фашисты занимают почтамт. Связисты уничтожают радиоаппаратуру. Прощайте товарищи, отомстите за разбитый Севастополь».

О судьбе Н. Кутыны и А. Маркова до сих пор ничего не известно. Но завещание героев-коммунистов советские воины с честью выполнили. За разрушенный Севастополь, за все злодеяния на нашей советской земле гитлеровские головорезы получили сполна.

Израненный, истекающий кровью Севастополь сопротивлялся захватчикам изо всех сил. Не пустить врага в город, измотать его, нанести фашистским войскам как можно больший урон — вот к чему стремились защитники Севастополя. Если кончались снаряды, мины и гранаты, советские воины сходились с гитлеровцами врукопашную. А в осажденном городе его жители, полуголодные, крайне измотанные, но не павшие духом, продолжали обслуживать нужды фронта.

В эти тяжелые для Севастополя дни было получено приветствие Центрального Комитета партии и Верховного главнокомандующего:

«Вице-адмиралу т. Октябрьскому

Генерал-майору т. Петрову

Горячо приветствую доблестных защитников Севастополя — красноармейцев, краснофлотцев, командиров и комиссаров, мужественно отстаивающих каждую пядь советской земли и наносящих удары немецким захватчикам и их румынским прихвостням.

Самоотверженная борьба севастопольцев служит примером героизма для всей Красной Армии и советского народа.

Уверен, что славные защитники Севастополя с достоинством и честью выполнят свой долг перед Родиной.

И. Сталин».

В ответ на это приветствие моряки, приморцы и население города усилили сопротивление врагу.

Артиллеристы 365-й зенитной батареи, когда у них не осталось ни одного снаряда, а враг наседал, вызвали огонь нашей артиллерии на себя и погибли смертью храбрых. Но вместе с ними погибли и сотни гитлеровцев.

Разведчица Мария Байда, уложив прикладом нескольких гитлеровцев, сумела вывести из окружения раненых. Севастопольская комсомолка Фрося Радычкина подносила снаряды, воду, оказывала помощь раненым в самый разгар боев за Малахов курган. До последнего дыхания дрались герои 30-й батареи береговой обороны и Константиновского равелина.

Героизм фронтовиков вдохновлял трудящихся города. Шофер автодрезины Колюбаев под ураганным огнем противника безотказно доставлял к линии фронта военные грузы. Механик железнодорожного узла комсомолец Щербаков с опасностью для жизни восстанавливал связь. Молодая работница спецкомбината № 1 комсомолка Юля Сапегина ежедневно выполняла нормы на двести — триста процентов.

«Бесясь от злобы, враг задался целью разрушить наш город, посеять панику, запугать нас… Теперь особенно нужны выдержка и спокойствие… Наша решительность в борьбе с врагом непоколебима», — выражая мысли всех севастопольцев, писала в те дни газета «Маяк коммуны».

Тысячи теплых, задушевных писем и телеграмм, тысячи подарков приходили защитникам города из всех уголков страны.

«Весь советский народ, народы свободолюбивых стран сегодня с затаенным дыханием следят за ожесточенным сражением, которое ведет севастопольский гарнизон, отражая бешеные атаки врага, — писала «Правда» 15 июня. — Фашистские разбойники делают отчаянную попытку сломить боевой дух защитников города… Стойкость защитников Севастополя, их мужество, их доблесть бессмертны. На подобный героизм способны только люди, которым свобода, честь, независимость и процветание своей Родины, своего государства превыше жизни».

В один из этих тяжелых дней прокурор Александр Исакович Шней пригласил меня присутствовать на допросе военнопленных немцев. В дни первого наступления фашистов на Севастополь я слушал одного из гитлеровских вояк. Показания тогда давал старший ефрейтор, успевший побывать во Франции, Бельгии, Югославии и Греции. Спесивый, одетый во все новое, он вел себя нагло, упрямо твердил, что Севастополю со дня на день будет «капут».

На этот раз допрашивали ефрейтора. Он тоже успел прогуляться по Европе. Но год войны в нашей стране, в том числе семь месяцев боев под Севастополем, сбили с него спесь. Не осталось и в помине былой самоуверенности, развязности. Ефрейтор заговорил о трудностях войны, о больших потерях, которые они несут под Севастополем, отдавал должное беззаветной храбрости советских воинов. Да и внешний вид этого вояки говорил о многом: обтрепанный, худой…

Солдат 1-й роты 46-го саперного батальона Рудольф Шюрман показал: «7 июня наш батальон прибыл под Севастополь, и сразу же 3-я рота была введена в бой. К 11 июня рота была полностью уничтожена советской артиллерией и минометами. Вместо нее послали в бой нас, 1-ю роту. Таким образом, мы, саперы, стали обычными стрелками. Из двенадцати человек моего отделения в живых остался один я».

Пленный утверждал, что и во многих других ротах из ста двадцати солдат осталось по пять — семь человек.

«Когда нас перебросили с Керченского полуострова под Севастополь, настроение было хорошее, — продолжал он. — «Севастополь возьмем в три дня», — уверенно заявляли офицеры. И мы верили, что будет именно так. А вышло, что здесь нашло могилу большинство из нас…»

Пленные свидетельствовали, что командование немецких войск вынуждено бросать в бой все новые и новые резервы: так велики были их потери. Да и сам фельдмаршал Манштейн уже позже в своих воспоминаниях признал, что, «несмотря на эти с трудом завоеванные успехи, судьба наступления в эти дни, казалось, висела на волоске. Еще не было никаких признаков ослабления воли противника к сопротивлению, а силы наших войск заметно уменьшились».