Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Иными словами, привлекательность контрреволюции заключалась не в том, что она восстанавливала на престоле деспотов, а в том, что она порождала новые финансовые потребности. Да и консервативным режимам не оказывалось особого предпочтения. Как показывают условия предоставления займа Пруссии в 1818 г., Натан на самом деле предпочитал, чтобы государственными финансами управляли конституционные структуры, в силу расточительности и некомпетентности абсолютистских режимов; во всяком случае, такие режимы рано или поздно вызывали революционные сдвиги. В конечном итоге именно поэтому Натан не хотел предоставлять ссуду абсолютистской Испании без гарантии конституционной Франции. Подобные взгляды определяли отношение Ротшильдов и к все большему дрейфу Франции в сторону реакции при Карле X, сменившем в сентябре 1824 г. своего брата. И если, с другой стороны, Ротшильды предпочитали предоставлять заем конституционной монархии, вроде той, что существовала в Бразилии, а не республике вроде Колумбии, вскоре события подтвердили экономическую целесообразность их предпочтения. В отличие от последователя Сен-Симона, «либерального нашего Лаффита» (выражаясь словами Байрона), Ротшильд отличался большей политической гибкостью; в лучшем случае его можно было назвать условным сторонником Священного союза.

Хотя премьер-министр Франции Виллель надеялся, что крупный заем 1823 г. в конечном итоге «освободит его из лап этих господ» — он имел в виду Ротшильдов, — вскоре он понял, что оказался еще теснее связан с ними. Длительный рост рентных бумаг в 1823–1824 гг. служил не столько доказательством «силы и власти

Франции», сколько доказательством того, что по всей Европе процентные ставки снижались. Ротшильдам представилась новая удачная возможность: конвертация государственных облигаций с высокой процентной ставкой в новые облигации с более низкими ставками. Хотя такие операции были в новинку для Франции, в Великобритании ими уже занимались ранее, например в 1717 и 1748–1757 гг. Более того, в 1822 г. Ванситтарт конвертировал на 150 млн ф. ст. пятипроцентных облигаций в четырехпроцентные; а через два года еще на 75 млн фунтов четырехпроцентных облигаций в 3,5-процентные конвертировал его преемник, Фредерик Робинсон. Для стран, которые предпринимали подобные конвертации, выгода была очевидна: существенно облегчалось ежегодное бремя обслуживания долга. И Ротшильды не оставались внакладе: такие крупномасштабные операции оправдывали высокие гонорары. Единственная трудность заключалась в том, чтобы убедить получать меньше держателей облигаций, которые радовались высокой стоимости капитала и хотели бы и дальше получать ежегодные 4 или 5 %. Одной из причин бума континентальных и латиноамериканских облигаций в период 1822–1824 гг. был как раз отказ британских держателей облигаций соглашаться на меньший процент. Столкнувшись с необходимостью конвертировать свои британские пяти- или четырехпроцентные облигации или выкупить их и вложить наличные в более высокодоходные ценные бумаги, многие выбрали второй вариант, подпитывая спекулятивную лихорадку.

Во Франции, когда Виллель предложил конвертировать пятипроцентные рентные бумаги на 2,800 млн франков в трехпроцентные, которые шли по выпускной цене 75, реакция держателей облигаций приняла иную форму. Доводы в пользу конвертации были те же, что и в Англии: более трети французского бюджета поглощали расходы на обслуживание госдолга, а поскольку пятипроцентные облигации выросли с 93 до 106, время для такой операции казалось самым подходящим [56] Проще говоря, план, разработанный Натаном, заключался в том, чтобы Ротшильды, Бэринги и Лаффитт вместе провели конвертацию в обмен на экономию в первый год, которая получалась из этой операции (28 млн франков). Чтобы повысить привлекательность конвертации, Натан настоял, чтобы Банк Франции установил ставку дисконта в 3 %. . Но данное предложение сочеталось с волнующим вопросом о компенсации убытков, которые понесли эмигранты-роялисты в годы революции. Вопрос поставили на голосование; верхняя палата с небольшим перевесом отклонила его. На результат повлияли ложные утверждения Шатобриана и других (особенно таких финансистов, как Казимир Перье, которого отстранили от участия в операции), что речь идет об англо-австрийском сговоре, затеянном с целью обманом выманить деньги у скромных французских рантье. Второй, сильно измененный план — по которому предполагалось конвертировать пятипроцентные облигации на добровольной основе в обмен на снижение налоговых ставок — был одобрен в 1825 г., но обмену подлежали лишь облигации на 30 млн франков, вследствие чего у Джеймса на руках осталась значительная сумма в такое время, когда рыночная цена падала. Уврар позже утверждал, что Ротшильды перестраховались от возможной неудачи первого плана конвертации, не только настояв на официальной гарантии в виде 100 млн франков в казначейских векселях (они должны были быть выпущены, если бы у банков осталось значительное количество рентных бумаг), но также исподтишка продавая и пятипроцентные, и трехпроцентные облигации. Подозрения, что Ротшильды сокращают свои убытки, продавая рентные бумаги — которые подтвердились в 1825 г. [57] См., например, письмо Джеймса из Парижа Натану в Лондон от 25 января 1825 г.: «Министр сегодня сказал мне: „Месье Ротшильд, у вас репутация человека, который продает большое количество рентных бумаг“. Поэтому я должен соблюдать осторожность, чтобы не настраивать против себя правительство. Однако я думаю, что в понедельник или вторник, когда король должен произнести речь, я сумею продать [рентные] бумаги по более высокому курсу, чем сегодня, и выгадаю на этом, так как не предвижу значительного роста». , — положили конец краткому периоду гармоничных отношений с Виллелем, начавшихся в 1823 г. На волне фиаско с конвертацией французский премьер-министр предпринял согласованные усилия, чтобы вернуть правительственные операции в руки парижских конкурентов Джеймса; он объединил Лаффита и налоговое ведомство в синдикат для предоставления займа Гаити и для выпуска трехпроцентных рентных бумаг на миллион франков в пользу лишенных собственности эмигрантов.

Однако в действительности Ротшильды дешево отделались. Как вспоминал хорошо информированный автор некролога Натана в «Таймс»: «Если бы провели конвертацию так, как хотел Виллель, возможно, последовавшее вскоре после того сотрясение европейских денежных рынков оказалось бы роковым для него с таким бременем на плечах, несмотря на все его огромные ресурсы. Более того, в то время он и сам говорил: ни он, ни банки, участвовавшие в операции вместе с ним, не выдержали бы такого удара» [58] На самом деле Натан вмешался, чтобы поддержать рентные бумаги после отклонения закона о конвертации, который поднял волну продаж в Париже и Лондоне. .