Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Троллоп, конечно, не назовешь беспристрастной наблюдательницей. Она сама не любила, «когда… на самых больших и роскошных приемах, задаваемых богатыми аристократами… ее окружает группа черноглазых, крючконосых… явных евреев» (кстати, свое предубеждение она передала и сыну). Однако в 1830-е гг. она выражала вполне логичное сомнение: «…способны ли они смешаться и будут ли свободно и охотно смешиваться с другими представителями… христианской и католической империи… Их власть, как богатеев, очень велика, пронизывает… многие важные нити политических образований; наверное, поэтому их не слишком любят их соотечественники-христиане, вследствие чего их положение в обществе по преимуществу более шаткое, чем у любой другой группы людей, которую я имела возможность наблюдать… Ни один гость Вены, который вращается в обществе с открытыми глазами, не найдет причины не согласиться со мной во мнении, что любая попытка смешать христиан и иудеев в общественном и семейном союзе может продержаться какое-то время, но в конце концов не приведет ни к привязанности, ни к терпимости ни с одной, ни с другой стороны».

Лишь в конце 1830-х гг. крупные политические фигуры начали принимать приглашения Соломона на ужины в отеле «Цум Рёмишен Кайзер». Меттернихи приняли приглашение в январе 1836 г., вместе с княгиней Марией Эстерхази и рядом других высокопоставленных гостей. На всех произвел сильное впечатление француз-повар Ротшильдов. Но в 1838 г., когда князь Коловрат (очевидно, впервые) принял приглашение Соломона, «некоторые равные ему по положению в обществе говорили ему, что это оскорбительно. „Что вы от меня хотите? — отвечал он. — Ротшильд так настойчиво уговаривал меня прийти, что мне пришлось пожертвовать собой в интересах службы, так как он нужен государству“».

У Натана трудностей было меньше. Иностранные послы и другие сановники давно начали принимать его приглашения на ужины: как мы помним, он ужинал с Гумбольдтами в 1818 г. Шатобриан ужинал у него в 1822 г., а князья Эстерхази бывали у него регулярно. Из писем князя Пюклера можно узнать о целом ряде приемов у Натана, в том числе о «роскошном ужине» в 1828 г., когда десерт подавали на блюдах из литого золота. Остается неясным, распространялась ли очевидно близкая дружба с такими политиками-тори, как Херрис, Ванситтарт и Веллингтон, на совместные трапезы. Вполне возможно, по большей части Натан встречался с ними у них в кабинетах. Зато такие сторонники еврейской эмансипации среди аристократов-вигов, как герцог Сент-Олбенс и граф Лодердейл, с радостью ужинали у него, как и историк Томас Бабингтон Маколей, видный сторонник евреев в палате общин, который был у Ротшильда в гостях в 1831 г. Кроме того, вполне можно предположить, что большинство английских аристократов, которых Джеймс приглашал на ужин в Париже, уже бывали прежде у Натана: например, «очаровательная леди Лондондерри», которую Джеймс «закармливал» лучшей английской олениной, добытой Натаном в 1833 г.; и герцог Ричмонд, которого он пригласил на ужин годом позже. Братья осторожно обхаживали членов британской королевской фамилии и ее родственников Саксен-Кобургов, что также принесло свои плоды, хотя лишь после смерти Натана герцог и герцогиня Кембриджские приехали в гости в Ганнерсбери. Зимой 1826 г. Карл пригласил Леопольда Саксен-Кобургского на свою виллу в Неаполе. Он «угощал» высокопоставленного гостя любительскими спектаклями, «балами и приемами». Тогда, как и сейчас, представители общественной элиты не могли устоять против предложения погостить на Средиземном море в разгар северноевропейской зимы. В 1828 г., когда Монтефиоре посетили Карла, они также застали его в обществе местной аристократии, которую он принимал у себя.

Из всех братьев Джеймс решительнее всех стремился к успеху в обществе; может быть, ему придавало уверенности полученное им хорошее образование. В 1816 г., проштудировав пособие по этикету, он одержал первую победу, пригласив личного секретаря герцога Ришелье на ужин для двоих. Но и он сталкивался с сопротивлением. Несмотря на потрясения революционной и наполеоновской эпох, французская столица отнюдь не освободилась от снобизма и предубеждений. Его конкуренты Бэринг и Лабушер в 1818 г. обращались с ним особенно свысока. И только 2 марта 1821 г. Джеймс по-настоящему вошел в высшее общество, устроив первый полномасштабный бал в отремонтированном отеле на улице д’Артуа. Слегка пресыщенная берлинка Генриетта Мендельсон писала: «…последние две недели в здешнем высшем обществе… ни о чем не говорят, кроме бала, который герр Ротшильд, наконец, дал вчера вечером в своем новом, величественно обставленном, доме. Поскольку я пока не знаю подробностей того, как прошел бал, я не верю, что все было иначе, чем то, о чем твердят более десяти дней — я не преувеличиваю — представители всех возрастов и сословий: что приглашенных было 800 человек, и по крайней мере столько же осаждали его личными визитами, в письмах и прошениях, в надежде получить приглашение… Поскольку в настоящее время я чувствую себя — не важно по какой причине — подавленной и сварливой, я не воспользовалась моим приглашением на этот бал, хотя к нему герр Ротшильд приложил весьма вежливое письмо…»

Кампания велась безостановочно. В апреле 1826 г. австрийский посол описывал роскошный пир, заданный «месье де Ротшильдом». На нем присутствовали не только послы великих держав, но также Меттерних, герцог Девоншир, русский князь Разумовский и целое созвездие французских аристократов: герцог и герцогиня де Мейе, барон де Дама (тогдашний французский министр иностранных дел), герцог де Дюра и князь де Монталамбер. Через полтора года, когда к Джеймсу пришел маршал де Кастеллане, за одним столом с ними сидели английский и русский послы, герцог де Муши и князь Жюст де Ноай. В среднем Джеймс давал примерно четыре званых ужина в неделю; на каждом из них присутствовало не менее десяти гостей, а иногда их число доходило до шестидесяти. Вечером накануне рождения своего первого ребенка, дочери Шарлотты, он пригласил к себе 18 человек, а на следующий вечер — 26.

Джеймс, конечно, прекрасно понимал, что к Ротшильдам в гости ходят отчасти из любопытства. Как язвительно заметила Генриетта Мендельсон, приглашения на бал к Джеймсу в 1821 г. стали пользоваться особой популярностью после того, как пошли слухи, «что всем дамам при входе в бальную залу подарят букет цветов — с кольцом или брошью с бриллиантами» или что там будет по крайней мере «лотерея, где предусмотрены призы для всех дам». В 1826 г., когда гостем Джеймса был Аппоньи, на столе стояло огромное серебряное блюдо в форме канделябра — по предположению Аппоньи, оно стоило не менее 100 тысяч франков, — а еду готовил знаменитый повар Антонин Карем, который ранее служил в том числе у принца-регента и царя Александра. Сочетание черепахового супа и мадеры оказалось столь сытным, что Аппоньи, страдавший несварением желудка, отважился нанести традиционный «визит вежливости» на восемь дней позже обычного.