Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

«Я повидал… многих умных людей, очень умных, у которых не было ни одной пары обуви. С такими я никогда не имею дела. Их советы звучат очень хорошо, но судьба против них; они никогда не пойдут далеко; а если они не способны к успеху сами, на что они мне?..

Отдавать… разум, душу, сердце и плоть и все — делу; вот как можно стать счастливым. Мне потребовалось много храбрости и много осторожности, чтобы сколотить большое состояние; а когда вы его сколотили, требуется вдесятеро больше мозгов, чтобы сохранить его. Если бы я соглашался со всеми проектами, которые мне предлагали, я бы очень скоро разорился. Держитесь своего дела, молодой человек… держитесь своей пивоварни, и, может быть, вы станете величайшим пивоваром в Лондоне. Если же будете и пивоваром, и банкиром, и купцом, и промышленником, скоро вы окажетесь на страницах „Газетт“».

Когда на том же ужине один гость выразил надежду, «что ваши дети не слишком любят деньги и бизнес, чтобы не любить другие вещи. Уверен, что вы бы этого не желали», — Натан грубовато ответил: «Ни о чем другом я бы не мечтал».

Некоторых новых знакомых Натан поражал своей мещанской скупостью. Орнитолог Одюбон вспоминал, как ему не удалось уговорить Натана подписаться на его богато иллюстрированную книгу «Птицы Америки» в обмен на экземпляр книги авансом. Когда Натану показали счет, он «посмотрел на него с изумлением и воскликнул: „Что? Сто фунтов за птиц? Нет-нет, сэр, я дам вам пять фунтов, и ни фартингом больше!“» Согласно часто пересказываемому анекдоту, Натан сказал композитору Луи Спору: «Я совершенно не разбираюсь в музыке. Вот моя музыка, — и он дотронулся до кармана, в котором зазвякали монеты, — вот в чем хорошо разбираются у нас на бирже». В другом анекдоте он раздраженно отвечает на просьбу внести деньги на благотворительные нужды: «Выписать чек, говорите? Я только что ужасно опростоволосился!» Бакстон был потрясен довольно своеобразным отношением Натана к благотворительности. «Иногда, — объяснял он, — чтобы позабавиться, я даю нищему гинею. Он думает, что я ошибся, и, боясь, как бы я не отнял деньги, убегает прочь со всех ног. Советую вам иногда давать нищему гинею; это очень забавно». Кроме того, он часто рассказывал гостям за столом, сколько стоит то или иное блюдо или услуга.

Манеры плохо образованного еврея, который вел себя таким образом в приличном обществе и это сходит ему с рук из-за его недавно нажитого богатства, которое к тому же в основном заключалось в бумагах, одних привлекали, а других ужасали — в зависимости от их общественного положения и философской приверженности к традиционному иерархическому порядку. Например, князь Пюклер вовсе не злился на шутки Натана, когда он пришел к нему со своим аккредитивом. Наоборот, он назвал его «человеком, которому нельзя отказать в гениальности и даже в своего рода величии характера… в самом деле un tres bon enfant и щедрый, более чем другие представители его класса — конечно, до тех пор, пока он уверен, что ничем не рискует лично, что ни в коем случае нельзя поставить ему в вину… Этот человек — настоящий оригинал». Как мы уже видели, Гумбольдт также весьма снисходительно отнесся к сочетанию дурных манер, острого ума и непочтительности, которое он привнес в «приличное» общество.

Зато в Париже эпохи Реставрации с отвращением относились к многочисленным выходкам Джеймса. Пересказывали, например, как он бестактно представил герцогу Орлеанскому собственную жену, а графа Потоцкого называл по имени, Станисласом. Подобно многим гостям Джеймса, которые находились на вершине общественной лестницы, маршал де Кастеллане не слишком лестно отзывался о хозяине дома, хотя и принимал его приглашения: «Его жена… довольно хорошенькая и с очень хорошими манерами. Она хорошо пела, хотя у нее дрожал голос; ее немецкий акцент неприятен. Джеймс… низкорослый, уродливый, надменный, но он устраивает банкеты и званые ужины; важные персоны потешаются над ним, однако с радостью ходят к нему в дом, где он собирает лучшее парижское общество».

По мнению Германна, сына Морица Гольдшмидта, чьи мемуары — одни из немногих свидетельств «из первых рук», которыми мы располагаем, Соломону еще больше недоставало светскости. «Почему я должен плохо есть у вас дома? Лучше приходите ко мне и пообедайте на славу», — так он однажды ответил русскому послу, который пригласил его на ужин. Еще одна «важная персона», которая попросила о ссуде, получила откровенный отказ: «Потому что я не хочу». Соломон «редко появлялся в обществе, потому что понимал, что, в силу его необразованности, ему придется играть трудную и неприятную роль»; «общение с бомондом» он предпочитал предоставить отцу Гольдшмидта. В редких случаях, когда он все же приглашал к себе Меттернихов, он не мог удержаться от вульгарного хвастовства своим богатством, показывая им содержимое своего сейфа в качестве послеобеденного развлечения. Даже в более узком кругу (то есть среди евреев) он считался грубияном. Если его цирюльник опаздывал по утрам — а Соломон обычно просыпался в 3 часа ночи, — он обзывал его «ослом». Если от кого-то из посетителей его конторы плохо пахло, Соломон прижимал к носу платок, открывал окно и кричал: «Вышвырните его вон, от него воняет!» Он ужинал в немыслимое для приличного общества время, в 18.30, и по привычке выпивал две бутылки вина перед тем, как отправиться на прогулку в парк, окруженный «слепо преданными подхалимами и приживалами». По воскресеньям, навещая Гольдшмидтов в их доме в Дёблинге, он флиртовал с самыми хорошенькими из присутствовавших там девушек «в такой манере, какая не всегда благопристойна или вежлива». В том числе он отпускал грубые шутки, если какая-либо из присутствовавших женщин ждала ребенка.

7.1 . Эрнст Шальк и Филипп Херрлих. Барон Мориц фон Бетман и барон Амшель фон Ротшильд. Картинки из Франкфурта, № 1 (1848)

Не то чтобы все подобные рассказы были совершенно неверными; несомненно, Натан и его братья многим знакомым казались олицетворением «новых денег», со всеми их шероховатостями. Ничто не подтверждает такую точку зрения ярче, чем карикатура 1848 г., ставшая первой из серии «Картинки из Франкфурта». На ней противопоставлены Мориц фон Бетман и Амшель. Первый изящно правит четверкой, второй неуклюже устроился на копилке (см. ил. 7.1). Однако подобные иллюстрации — не лучший вид исторических свидетельств. Во-первых, они лишь дают представление о том, какими Ротшильды казались другим. Во-вторых, из-за того, что «новые деньги» на протяжении 2000 лет служили объектом презрения, некоторые сравнения постоянны, вне зависимости от того, насколько мало тот или иной нувориш на самом деле соответствует стереотипу. Письма самих братьев расходятся с подобными историями о них.