Леонид Млечин - До и после смерти Сталина

Однако несмотря на эти указания Правительства, следственная часть по особо важным делам ввиду порочной установки ее начальника тов. Рюмина оказалась неспособной выполнить эти указания Правительства, и оба упомянутых выше дела все еще остаются нераскрытыми до конца».

Рюмина выставили из МГБ. Перевели в Министерство государственного контроля старшим контролером.

Все эти безумные игры велись на фоне отчаянного положения страны. 1 ноября 1952 года первый секретарь Ярославского обкома Владимир Васильевич Лукьянов обратился к секретарю ЦК и заместителю главы правительства Маленкову:

«Особо тяжелое положение сложилось в четвертом квартале текущего года с мясом, колбасными изделиями, животным маслом, сахаром, сельдями, сыром, крупой и макаронными изделиями. Торговля указанными товарами проходит с большими перебоями при скоплении очередей. По большинству товаров фонды из квартала в квартал снижаются».

В 1952 году в Советском Союзе молока и молочных продуктов потребляли в два раза меньше, чем в США, мяса, рыбы, сахара — в три раза, фруктов — в пять раз. А вот потребление хлеба и картофеля было выше в четыре раза.

А вождь торопил чекистов. 27 января 1953 года министр госбезопасности Игнатьев отправил вождю спецсообщение:

«Докладываю вам, товарищ Сталин, что после болезни я приступил к работе… Мы сосредоточиваем все внимание и усилия на том, чтобы на основе честного выполнения решений ЦК и Ваших указаний в короткий срок навести порядок в работе органов МГБ, покончить с благодушием, ротозейством, трусостью и укоренившимися среди многих работников привычками жить былой славой».

Показания привезенного из Китая белоэмигранта Ивана Ивановича Варфоломеева были тем самым элементом, которого так не хватало в общей картине этого невероятного заговора — он соединял внутреннего врага с внешним. Его посадили бы на скамью подсудимых одновременно с врачами-убийцами. И он бы рассказал, что Соединенные Штаты собирались начать войну против Советского Союза с уничтожения самого Сталина.

Но даже поверхностная проверка показала: публичный процесс не получается. Малограмотные следователи МГБ, от которых никогда не требовали профессиональной работы, плохо сляпали дело Варфоломеева.

Выяснилось, что американский олигарх Ламота Дюпон, который будто бы финансировал «план внутреннего удара», давно умер. Американский генерал Джон О’Дэниэл, который по словам следователей, взялся своими руками убить вождя, покинул Москву, поэтому никак не мог участвовать в теракте.

План, любовно выношенный в МГБ, рушился. Варфоломеева предложили просто расстрелять. Но Сталин не спешил его казнить, запасливый вождь сказал министру госбезопасности Игнатьеву: пусть Варфоломеев посидит, еще пригодится.

Но для публичного процесса, или депортаций, или вообще каких-то акций, важных для обработки общественного мнения, не хватало материала! Оттого вождь и злился на своих подручных в те месяцы. Сталин ощущал, что его историческое время истекает. И когда оставался буквально шаг для реализации столь масштабного замысла, бренное тело подвело вождя. Он ушел в мир иной.

Поскольку вождь ни с кем не делился своими замыслами, то в истории осталось лишь «дело врачей». А все остальное — придуманный им грандиозный заговор с целью подготовить страну к новой войне — как бы исчезло. Кроме глубоко укоренившихся представлений о том, что Америка — главный враг.

«План внутреннего удара», сконструированный кудесниками из следственной части МГБ по особо важным делам, пропал втуне. Не понадобился. Ивана Варфоломеева, который должен был раскрыть миру этот план, 10 сентября 1953 года отправили на тот свет. Полвека спустя, в 2002 году, он был реабилитирован.

А вот бывшего замминистра госбезопасности Рюмина и других следователей после смерти Сталина обвинили в том, что они собирались устроить открытый процесс над Варфоломеевым, а это «нанесло бы ущерб Советскому Союзу». Полковника Рюмина арестовали сразу после смерти Сталина, через год расстреляли, с других сорвали погоны.

Иначе говоря, новые руководители страны понимали: обнародование безумного «плана внутреннего удара» выставило бы советскую власть на посмешище. Но, пожалуй, только за границей. Собственные сограждане бы поверили. Верили же во все остальное.

Вождь сильно сдал в конце 1952 года.

Александра Николаевича Шелепина, нового комсомольского вожака — его после ХIХ съезда сделали первым секретарем ЦК ВЛКСМ, как положено, представили Сталину.

К встрече с вождем его основательно готовили. Председатель внешнеполитической комиссии ЦК Ваган Григорьевич Григорьян наставлял комсомольского секретаря:

— Докладывать надо очень кратко — пять-семь минут. Сказать главным образом о международном молодежном движении.

Шелепина отвели и к Маленкову, который так его напутствовал:

— Имей в виду, он почти ничего не слышит, поэтому надо говорить громко, даже кричать. Во-вторых, когда придешь к нему в кабинет, ничего в руках не держать: ни папок, ни бумаг.

Шелепин открыл дверь, зашел и очень громко произнес:

— Здравствуйте, товарищ Сталин!

Вождь склонился над столом, молчал. Шелепин подошел вплотную и закричал:

— Здравствуйте, товарищ Сталин!

Тот поднял глаза и пальцем показал: садись. Шелепин сел. Начал докладывать — вождь встал. Гость начал привставать. Вождь махнул рукой — сиди. Новый первый секретарь ЦК ВЛКСМ доложил обстановку в международном молодежном движении. Он выслушал. Вопросов не задавал. Сказал:

— Вам надо войти членом в общесоюзный славянский комитет. Это очень важная организация.

— Хорошо, товарищ Сталин.

— Ну, все, спасибо.

Шелепин встал:

— До свидания, товарищ Сталин.

Вождь не ответил.

«В последний раз я видел Сталина вблизи, — вспоминал Михаил Иванович Халдеев, тогда первый секретарь московского горкома комсомола, — 21 января 1953 года на торжественном заседании, посвященном годовщине со дня смерти В.И. Ленина. Затылок Сталина был уже явно склеротический, весь в красных прожилках, волос мало, они отдавали рыжеватым цветом. Меня удивил его низкий лоб — совсем не такой, как изображали на портретах. В руке он держал карманные часы и каждые семь-восемь минут подзывал к себе Маленкова, чтобы спросить, как долго будет продолжаться доклад. Видно было, что Сталин плохо себя чувствует, ему тяжело дается пребывание на людях».

Внешних признаков недомогания у него до последнего времени не наблюдалось, вспоминал Шепилов. По-прежнему полночи проводил за трапезой. Не ограничивая себя, ел жирные блюда. Перед ужином выпивал пару рюмок коньяку и переходил на грузинские вина. Этикетки на бутылках были не заводские, а напечатаны на машинке.