Леонид Млечин - До и после смерти Сталина

В последние годы старался побольше отдыхать. Заботился о себе. Соратники полагали, что он здоров.

А чем же он болел?

Он дважды перенес тиф. Вероятно, в ссылке заразился туберкулезом. Правое легкое сильно пострадало, он тяжело дышал и говорил тихим голосом. Возможно, поэтому избегал публичных выступлений. Его мучили простуды, ангины с высокой температурой, поносы (иногда он буквально не мог далеко отойти от туалета). Его лечил видный отоларинголог Борис Сергеевич Преображенский, который с 1932 года был консультантом Лечебно-санаторного управления Кремля. В 1952-м академика Преображенского арестовали по «делу врачей».

Судя по тому, что с середины 30-х к нему стали приглашать известного профессора-кардиолога Владимира Никитича Виноградова, вождь страдал от высокого давления, атеросклероза. Виноградов известен трудами по диагностике и лечению инфаркта миокарда. В 1952 году его тоже посадили как «врача-вредителя».

Светлана Аллилуева вспоминала об отце:

«В годовщину Октября осенью 1952 года я поехала к нему на дачу со своими детьми… Кажется, он был доволен вечером и нашим визитом. Как водится, мы сидели за столом, уставленным всякими вкусными вещами — свежими овощами, фруктами, орехами. Было хорошее грузинское вино, настоящее. Деревенское, — его привозили только для отца последние годы, — он знал в нем толк… Это был вообще единственный раз, когда я была вместе с отцом и своими двумя детьми.

И потом я была у него 21 декабря 1952 года, в день, когда ему исполнилось семьдесят три года. Тогда я видела его в последний раз. Он плохо выглядел в этот день. По-видимому, он чувствовал признаки болезни, может быть, гипертонии. Обычное застолье, обычные лица, привычные разговоры, остроты, шутки многолетней давности. Странно — отец не курит. Странно — у него красный цвет лица, хотя он обычно всегда бледен (очевидно, было уже сильно повышенное давление)».

Многие годы он почти непрерывно курил трубку. Шепилов однажды озабоченно сказал:

— Товарищ Сталин, вы так много курите. А ведь вам, наверное, нельзя?

— Вы невнимательны, — ответил Сталин, — я же не затягиваюсь. Я просто так: пых-пых. Раньше затягивался, теперь не затягиваюсь.

В последний год неожиданно бросил курить и очень гордился этим…

Официальных заседаний бюро президиума ЦК после ХIХ съезда он не собирал.

«Когда Сталин приезжал с ближней дачи, он обзванивал нас через секретариат, и мы приходили в его кабинет в Кремле, а чаще всего в кино, — рассказывал Хрущев. — Смотрели картины и попутно в перерывах обсуждали те или иные вопросы. После кино Сталин, как правило, объявлял, что надо идти покушать. В два или в три часа ночи, все равно, у Сталина всегда это называлось обедом.

Садились в машины и ехали к нему на ближнюю дачу. Там продолжалось «заседание», если так можно сказать. Собирались в таком составе: Сталин, Берия, Маленков, Хрущев. Не всегда присутствовал на таких узких заседаниях — ужинах или обедах Булганин, еще реже присутствовал Каганович, а Ворошилова почти никогда не приглашали».

Близкие к нему люди не могли не замечать перемен в его поведении. Он стал еще подозрительнее. Вождь существовал в мире уголовных преступников. Если он убивал, то почему же его не могли убить?

«Когда мы ехали из Кремля на «ближнюю дачу», — вспоминал Хрущев, — то стали вдруг петлять по улицам и переулкам Москвы… В машину со Сталиным обычно садились Берия и Маленков. Я чаще всего садился в одну машину с Булганиным. Я спрашивал потом тех, кто сидел со Сталиным: «Чего вы петляли по переулкам?» Они отвечали: «Ты нас не спрашивай. Не мы определяли маршрут. Сталин сам называл улицы. Говорил: повернуть туда, повернуть сюда, ехать так-то, выехать туда-то…»

Боялся покушений. Если можно было организовать убийство Троцкого, то почему кто-то не возьмется организовать убийство Сталина? Потому в последние годы на ближней даче сменил охрану и прислугу. Убрал людей, связанных с теми, кого он выгнал, ведь они могли затаить ненависть и отомстить. Расстался со своим многолетним помощником Поскребышевым и начальником охраны Власиком, потому что подозревал, что они делились информацией с Берией. А он этого не хотел. Понимал: Берия — не тот человек, который, когда за ним придут, возьмет зубную щетку и позволит увезти себя в Лефортово. Вот и не желал, чтобы Лаврентий Павлович успел приготовиться к аресту.

Сталин избавлялся от тех, кто потерял хватку, успокоился, не видел, сколько вокруг врагов, словом, не годился для нового большого террора. Устранял и тех, кто в принципе мог быть опасен. Исходил из того, что удар нанесет тот, кто рядом.

Отдыхая на юге, Сталин вдруг спросил одного из своих лечащих врачей:

— Доктор, скажите, только говорите правду: у вас временами появляется желание меня отравить?

От испуга и растерянности доктор не знал, что ответить. Посмотрев на него внимательно и убедившись, что этого человека ему опасаться не следует, вождь добавил:

— Я знаю, вы, доктор, человек робкий, слабый, никогда этого не сделаете. Но у меня есть враги, которые на это способны…

На его даче постоянно появлялись все новые запоры и задвижки. Вокруг столько охраны, а он боялся… Спать всякий раз ложился в другой комнате: то в спальне, то в библиотеке, то в столовой. Задавать вопросы прислуга не решалась, поэтому ему стелили сразу в нескольких комнатах.

В 1943 году сын наркома авиационной промышленности Алексея Ивановича Шахурина шестнадцатилетний Владимир, обезумев от страсти, выстрелил в любимую девушку — дочь дипломата Константина Александровича Уманского, назначенного послом в Мексику. Юноша не хотел расставаться с любимой. Это случилось на ступенях лестницы Большого Каменного моста. Второй выстрел Шахурин — младший сделал в себя.

Пистолет Владимир Шахурин взял у одного из сыновей Анастаса Микояна — Вано. Завели уголовное дело. Поручили его Льву Шейнину, широко известному своими детективными рассказами, а в ту пору начальнику следственной части прокуратуры Союза СССР.

Лев Шейнин вел себя деликатно с детьми столь высокопоставленных родителей. Но доложили Сталину, которому не понравилось, что у кремлевских детей оказалось в руках оружие. Зачем им пистолеты? Не собираются ли они совершить террористический акт? Убить вождя?

Следствие передали из прокуратуры в наркомат госбезопасности. Кремлевскими детьми занялся начальник следственной части по особо важным делам НКГБ комиссар госбезопасности Лев Влодзимирский. Он соорудил дело «юношеской антисоветской организации» и арестовал двадцать восемь молодых людей. Среди них двоих детей Микояна — шестнадцатилетнего Вано и четырнадцатилетнего Серго, а также сыновей адъютанта Ворошилова генерал — лейтенанта Рафаила Павловича Хмельницкого и племянника Надежды Аллилуевой.