Леонид Млечин - Формула власти. От Ельцина к Путину

Но тогда еще Рябов был в фаворе, и Брежнев спросил его:

— Кого будем ставить вместо тебя в Свердловске?

Рябов хотел оставить на своем месте Геннадия Колбина. Предложил Брежневу:

— Давайте Колбина вернем из Тбилиси. Он потянет.

Но Брежневу эта идея не понравилась. Он считал, что Колбин в Грузии нужнее. Второй секретарь в национальной республике был наместником Москвы, но при этом должен был вести себя достаточно деликатно, чтобы не обижать национальные кадры. И срывать Колбина с места Брежневу не хотелось.

Словом, Колбину не повезло. Если бы тогда его вернули в Свердловск, его карьера сложилась бы успешнее. После Тбилиси Колбина избрали первым секретарем Ульяновского обкома. А в конце 1986 года Горбачев поставил его во главе Казахстана вместо стремительно отправленного в отставку члена политбюро Динмухамеда Кунаева.

Колбин возглавил крупнейшую республику — это было большое повышение. Но назначение варяга вместо коренного жителя, русского вместо казаха, спровоцировало декабрьские волнения в Алма-Ате. Демонстрацию разогнали силой, виновных наказали. Но и Колбина с поста первого секретаря ЦК компартии республики вскоре убрали. Эта трагическая история наложила отпечаток на его дальнейшую карьеру…

Когда кандидатуру Колбина отвергли, Рябов предложил своего воспитанника Бориса Ельцина.

Рябов рассказывал мне:

— Ельцина в Москве не знали, поэтому провести его кандидатуру было трудно. Он даже не был депутатом Верховного Совета России. Когда я поднял вопрос о Ельцине в разговоре с Брежневым, он удивленно говорит: а кто он такой? Мы его не знаем. Почему не хочешь второго секретаря? Брежневу секретарь ЦК по кадрам Иван Капитонов уже дал объективку на второго секретаря Евгения Александровича Коровина. А он российский депутат, подходил по анкете…

Но Рябов считал, что Коровин в первые секретари не годится, и проявил настойчивость.

В отделе организационно-партийной работы ЦК КПСС был кадровый резерв на каждую номенклатурную должность. Когда возникал вопрос о замене первого секретаря обкома, отдел представлял генеральному секретарю несколько кандидатур. Другое дело, что иногда они не нравились, и начинался поиск подходящего человека. В данном случае Рябов имел возможность оставить в Свердловске своего человека. Он сказал Брежневу:

— Ельцин — это человек, с которого можно спросить. Человек, который может заставить работать, который сам работает. И человек, который прошел у меня хорошую школу. Я его сам воспитывал.

Брежнев внимательно выслушал Рябова и согласился:

— Тебе виднее. Раз ты уверен, я поддерживаю.

Брежнев благоволил к Рябову, взял его в Москву и, соглашаясь с его выбором, демонстрировал особое доверие.

Пока решалась его судьба, Ельцин находился в Москве — на месячных курсах в Академии общественных наук при ЦК КПСС. Его неожиданно вызвали в ЦК. Сначала с ним разговаривал секретарь ЦК по кадрам Иван Капитонов, потом секретарь ЦК по промышленности и очень близкий к Брежневу Андрей Кириленко, потом секретарь по идеологии Михаил Суслов. Никто из них ничего конкретно Ельцину не сказал. Его спрашивали, к нему присматривались. Это были смотрины.

Только Михаил Андреевич Суслов, фактически второй человек в партии, чуть прояснил ситуацию, когда стал спрашивать, чувствует ли в себе Ельцин силы для самостоятельной работы, хорошо ли знает областную парторганизацию?

Ельцин понял, что он возглавит Свердловск вместо Рябова. Но право произнести такие слова оставалось за самим генеральным секретарем.

Потом Капитонов и Рябов отвезли его в Кремль к Брежневу. Высокий и надежный Борис Ельцин понравился генеральному секретарю. Вопрос был решен.

2 ноября 1976 года на пленуме Свердловского областного комитета Бориса Николаевича Ельцина избрали первым секретарем. Он сразу убрал неудачливого соперника — второго секретаря обкома Коровина, перевел его в областной совет профсоюзов. Сменил и председателя облисполкома. Поставил своих людей. Таково было еще одно правило аппаратной жизни — зачем держать рядом с собой людей, у которых ты еще недавно был в подчинении, кто будет по привычке вести себя на равных? Надо окружать себя теми, кто видит в тебе вождя, кто не сомневается в твоем превосходстве, кто с первого дня привык смотреть на тебя снизу вверх…

Почему Ельцин, который сравнительно поздно перешел на партийную работу, обогнал профессиональных партийных работников и добрался до вершины?

Кто в недавние годы имел дело с профессиональным комсомолом, знает, что это за школа, знает, что больше всего ценилось в комсомольских работниках, какие качества надежно обеспечивали продвижение наверх — к желанному креслу в соседнем здании партийного комитета.

Если молодой человек с юности поднаторел в составлении звонких лозунгов, умело организовывал «группы скандирования», ловко отчитывался о массовой посещаемости несуществующей системы комсомольской учебы, переписывал текущий доклад с прошлогоднего, аккуратно меняя даты и цитаты, то какие еще качества ему были нужны для успешной карьеры?

Если, перебравшись в партийный аппарат, он долгие годы занимался «выколачиванием» плана, бдительно присутствовал в роли куратора на партийных собраниях, сочинял самые фантастические справки, то какой политический опыт он приобретал? Аппаратных интриг. Дворцовых переворотов. Умение лавировать, уходить от опасных решений, осторожность.

Вверх шли очень осторожные, цепкие и хитрые, те, кто никогда не совершал ошибок и не ссорился с начальством. Но они пасовали, столкнувшись с сильным характером, с прирожденным лидером. Другое дело, что и очень яркие люди обычно не могли прорваться сквозь трясину аппаратной жизни. Но если это случайно происходило, как в случае с Ельциным, такой человек был вне конкуренции. В подковерной борьбе за очередную ступеньку вверх аппаратные кадры научились выходить победителями. А в схватке с людьми, рожденными властвовать, неминуемо проигрывали.

Многие потом замечали, что Ельцин лучше всего чувствует себя в роли первого человека. А вот подчиненные из таких людей, как он, выходят неважнецкие. Это совершенно точное наблюдение. Он по характеру хозяин, который органически нуждается в полной, ничем не ограниченной власти.

С той минуты, как Борис Ельцин стал первым секретарем, он поверил в то, что может и должен руководить всем и всеми. И это естественная для него роль.

— В нем чувствовался ярко выраженный советский вождизм, — говорил мне Андрей Козырев. — Это черта поколения. Он временами пытался с этим подсознательно бороться, но безуспешно… Советская бюрократия была страшно замкнута и закрыта. И в быту тоже. Мы ведь видели только портреты, и они старались вести себя как портреты даже между собой, даже в семье.