Леонид Млечин - Формула власти. От Ельцина к Путину

Отныне Ельцин мог существовать только в рамках особого протокола, не допускающего отступлений, хотя этот протокол далеко не всем нравился.

Личного общения между высшими руководителями партии практически не было. Они недолюбливали друг друга и, безусловно, никому не доверяли. Сталин не любил, когда члены политбюро собирались за его спиной, и страх перед гневом генерального сохранился. Друг к другу в гости не ходили, общались только по делу.

Даже члены политбюро не были уверены, что их не подслушивают. Скорее наоборот. Известно было, что телефонные разговоры контролируются.

Ельцин с трудом привыкал к московским нравам и обычаям. Привинциап, он втайне боялся показаться смешным и нелепым и потому настороженно относился к москвичам. Не один Ельцин чувствовал себя в Москве неуютно. Горбачев, который перебрался в столицу несколько раньше, поначалу испытывал нечто сходное: «С первого дня возникло чувство одиночества — будто выбросило нас на необитаемый остров, и никак не сообразишь, где мы, что с нами и что вокруг…»

Ельцин получил квартиру на четвертом этаже нового дома на 2-й Тверской-Ямской, у Белорусского вокзала. Этот дом, построенный для начальства, стоит в глубине квартала, укрыт от нескончаемого потока машин на улице Горького (теперь Тверская), но после Свердловска район показался Борису Николаевичу грязным и шумным.

В квартире — два туалета, большая кухня, лоджии, обширный холл, две спальни, кабинет Бориса Николаевича, комната дочери Татьяны и ее мужа Алексея и комната внука Бориса. В квартире развесили много картин, большей частью уральские пейзажи.

В этом же доме получит квартиру сотрудник идеологического отдела ЦК КПСС Геннадий Андреевич Зюганов. Несколько лет они будут соседями, пока Ельцин не переберется на дачу.

Зато теперь Ельцин обрел решающий голос на заседаниях второго по значению органа власти — секретариата ЦК КПСС.

Заседал он каждую неделю по вторникам в четыре часа дня. В зал на пятом этаже приглашались, помимо секретарей, руководители отделов аппарата, некоторых идеологических учреждений, начальник Главного политического управления армии и флота, главные редакторы центральных партийных изданий.

Теоретически секретариат занимался работой партийных комитетов, проверкой исполнения решений съездов и пленумов, решений политбюро, утверждением на должности номенклатуры секретариата — редакторов центральных изданий, секретарей партийных комитетов.

Номенклатура — это перечень должностей, назначение на которые и смещение с которых проходило под контролем партийного комитета. Своя номенклатура была начиная с райкома партии. Нельзя было переизбрать даже секретаря первичной парторганизации, не согласовав кандидатуру с райкомом.

Номенклатура ЦК КПСС делилась на несколько категорий. Низший уровень — учетно-контрольная, это когда вопрос о назначении решался в отделе ЦК, где с кандидатом на должность беседовал инструктор, заведующий сектором или заместитель заведующего отделом.

Номенклатура секретариата ЦК — более высокий уровень. Одних кандидатов на высокие должности приглашали непосредственно на секретариат по вторникам. В день утверждалось назначение нескольких десятков человек.

Другие назначались путем заочного голосования секретарями ЦК. Они получали краткие личные дела кандидатов, подготовленные отраслевым отделом, и должны были в случае согласия поставить свою подпись. Часто секретари ЦК этих людей не знали и просто расписывались, полагаясь на мнение отдела.

И еще была номенклатура политбюро: первые секретари обкомов, крайкомов, национальных республик, министры и заместители председателя Совета министров, высший командный состав армии, послы и некоторые главные редакторы газет и журналов.

Но предварительно эти кандидатуры обсуждались и на секретариате ЦК, что поднимало роль Лигачева в аппарате.

Как пишет бывший помощник Горбачева Валерий Болдин, после того как обсуждение вынесенных в повестку дня вопросов завершалось, в зале оставались только секретари ЦК и иногда кто-то из руководителей отделов. Рассматривались самые деликатные вопросы — злоупотребления и проступки высших чиновников. За некоторые из них в аппарате карали очень жестоко. Если работника ЦК заставали пьяным, могли безжалостно выгнать из аппарата.

Но главные решения в стране принимались на политбюро, которое заседало каждый четверг в 11.00 в Кремле в здании правительства на третьем этаже.

На этом же этаже располагался кремлевский кабинет генерального секретаря (второй, рабочий, находился в здании ЦК на Старой площади). Из приемной генеральный проходил в так называемую Ореховую комнату, где перед заседанием за круглым столом собирались все члены политбюро. Собственно, здесь часто — еще до начала заседания — проговаривались важнейшие вопросы, поэтому иногда начало заседания задерживалось на пятнадцать — двадцать минут.

Секретарям ЦК и кандидатам в члены политбюро в Ореховую комнату вход был заказан. И они покорно ждали, пока появятся настоящие хозяева жизни.

В зале члены политбюро рассаживались в соответствии с занимаемой должностью и весом в партии. У каждого было свое место, чужое кресло не занимали.

Ельцин, принадлежавший пока, по его собственному выражению, к третьей категории, присматривался к членам политбюро, оценивал их с одной позиции: как они относятся к нему. Прикидывал, как следует себя вести, когда нужно говорить, а когда промолчать.

На политбюро вызывали министров, маршалов, академиков, директоров, словом, любых чиновников. Они докладывали, потом шло обсуждение, и принималось решение. По традиции почему-то не приглашались только ждавшие назначения послы. Они сидели в приемной, пока принималось решение отправить их в ту или иную страну.

В тесном зале было душновато, а если обсуждение затягивалось, и вообще становилось тяжело дышать. Михаил Сергеевич любил поговорить, высказаться по тому или иному поводу, и коротким разговор никогда не получался.

В этом смысле Ельцин-был полной противоположностью Горбачеву, поэтому новый секретарь ЦК в основном помалкивал, Михаила Сергеевича это удивляло. Он возлагал большие надежды на Ельцина. Борис Николаевич должен был показать, на что способна перестройка. Причем не где-нибудь, а в столице.

Первым делом Горбачев сменил главу правительства. Вместо брежневского соратника престарелого Николая Тихонова назначил своего — Николая Рыжкова. Затем Горбачев стал искать первого секретаря для Москвы. Смену столичного хозяина он считал первоочередной задачей.