Василий Колташов - Капитализм кризисов и революций: как сменяются формационные эпохи, рождаются длинные волны, умирают реставрации и наступает неомеркантилизм

Великая французская революция смела не только аристократию, но и связанную со старым порядком крупную буржуазию. Ее место после падения якобинской диктатуры в 1794 г. заняли новые богатые. Революции в России и Китае устранили класс буржуазии. Он вновь возник лишь на стадии реставрации. Все великие революции проходили этот этап. Он был необходимым и логичным в плане оформления экономического результата революции. Однако революции первой половины XX в. разворачивались в условиях роста пролетариата, который не был удовлетворен материально и был заперт в границах своего класса. Этими объективными условиями и был вызван его радикальный настрой, рассматриваемый коммунистами как некий абсолютный, безусловный классовый признак. Между тем класс этот был классом буржуазного общества, им порожденным и в его границах способным существовать. Но он был гордо назван могильщиком капитализма, и миллионы его представителей в разных частях мира верили, что являются новой общественной силой. Низкая укорененность огромной массы пролетариев в нации обеспечивалась отсутствием недвижимой собственности и социальных перспектив даже для детей из рабочих семей. Люди чувствовали: такие же рабочих других стран ближе им по интересам, чем буржуазия в своей стране.

В период 1904—1929 гг. развитие капитализма поставило новый важный вопрос. Он не был технологическим или чисто хозяйственным, но являлся в равной мере социальным и экономическим. В промышленно развитых странах армия пролетариата так выросла, что спрос с ее стороны начал играть решающую роль в развитии производства. Так был широко поставлен сформулированный еще Марксом вопрос о пролетарской революции. Рабочий класс становился с точки зрения значения его спроса для экономики всем, будучи при этом ничем в глазах господствующего класса. Большой кризис 1929—1933 гг. поставил вопрос об изменении этого положения: эксплуатируемый класс центральных стран мирового капитализма в интересах стабилизации и роста экономики должен был начать получать обратно часть созданного его трудом прибавочного продукта. Фашизм являлся попыткой избежать этого, предложив рабочему перспективу колониального хозяйчика. С другой стороны, революционное государство России и Китая создало систему, где рабочий мог выдвинуться и ожидал роста благосостояния, а потом и построения социализма.

Коряковцев отметил, «до конца 1940-х годов — начала 1950-х годов» продолжался «единый период мировой социальной революции». Промышленный капитализм переживал социальный кризис, разрешение которого не выводило общество за пределы капитализма, но многое в нем изменяло. Такова была эта революция. «Ее итогом стали: на Западе — структурная перестройка капитализма, а в странах Восточной Европы, Мезоамерики и Азии — общества, социалистические по самоназванию, но имеющие специфическую структуру собственнических и классовых отношений. Общими чертами нового социального устройства явились регулирование рынка государственными и гражданскими институтами, «плановая экономика» и хотя бы частичное перераспределение общественного продукта в пользу непосредственных производителей. Все это способствовало снятию социального напряжения» [133] Коряковцев А., Вискунов С. Марксизм и полифония разумов. Екатеринбург : Кабинетный ученый, 2016. С. 650. . Снятие это произошло в условиях окончания одной волны развития и начала другой. Экономический кризис 1948 г. потому оказался относительно непродолжительным и легким, что, исполняя роль большого кризиса, был словно бы упрежден великим переворотом в социально-экономическом поведении индустриально развитых государств. Они пошли навстречу массовому потребителю из рабочего класса, создав «общество потребления». Так удалось избежать второй Великой депрессии.

По своему значению этот переворот не уступал перевороту третьей четверти XVIII в., когда капитализм стал промышленным. Но он был иным и означал переход развития капитализма в условия не просто технологические и политические, но социальные. То были совсем новые социальные условия, они несли в себе новые сложности для буржуазного порядка.

В 1968 году молодое поколение в индустриально развитых странах выставило капитализму следующий набор требования. Выходцы из рабочих и мелкобуржуазных семей мечтали о творческой роли, о карьере и яркой жизни при сохранении всех завоеваний отцов и матерей — комфортабельных квартир, автомобилей, хорошей пищи и одежды, возможности путешествовать и развлекаться. Лозунг «Будьте реалистами — требуйте невозможного!» привел многих из них в лагерь неолиберализма, где некоторые (как анархист Даниэль Кон-Бендит) сделали карьеру. С большим экономическим кризисом 1970-х гг. неолиберализм открыл новые возможности для части трудящихся. Глобализация нуждалась в центрах, а они — в офисном персонале транснациональных компаний, сервисных и торговых фирмах. Все это создавало возможности для части детей рабочего класса. Приватизация квартир сделала немало представителей этого класса собственниками.

Немалому числу людей на Западе неолиберализм принес больше иллюзий, чем возможностей. Да и возможности его оказались не столь романтичными, как грезы хиппи или студентов с революционной фразеологией. Однако глобализация изменила общество, во многих странах она расколола прежде единый национальный рабочий класс. Промышленный рабочий класс сократился, а сельский быстро наполнился иностранными рабочими. Их приток изменил и город. Пропагандисты глобализации рассуждали о равенстве людей и свободе передвижения для представителей всех рас и гендеров, в реальности же увеличивалась сегрегация. В итоге оппозиция неолиберализму оказалась слаба; пресловутое «восстание среднего класса» приняло жалкие формы растерянного блуждания при немом признании неизменности неолиберализма. Медленная сдача левыми позиций превратилась в стремительную капитуляцию. Они не понимали окружавшего их общества, не видели цикличности развития и постоянно путали причины событий с их следствиями. Коммунистическая ортодоксия стала эмоциональным спасением для одних, левый либерализм — выходом в практику для других, сколь бы практика эта не была бессмысленной или реакционной. Отчаянье возрастало, когда взоры обращались к пролетариату, некогда способному на столь многое, а теперь «обманутому», «разложившемуся», «утратившему революционность» и «потерявшему веру в социализм».

В реальности же эта ситуация открывала то понимание «социализма», что имел и мог иметь рабочий класс. Марксово уничтожение труда было для него далекой абстракцией, а вот потребительские, накопительские и карьерные амбиции приводили его в движение. Капитализм вызывал ненависть рабочих старых индустриальных стран, пока его развитие не позволило им удовлетворить сначала одни — благополучие в фордистской или кейнсианской экономике, а потом другие — демонстративное потребление, карьера, творческая работа и развлечения (близкий к буржуазному образу жизни) — потребности. Созданные вновь уже в периферийных и полупериферийных экономиках промышленные рабочие места занимались выходцами их сел, которые тем не менее были зачастую ориентированы на ценности и достижения западного рабочего. Мировое производство при этом невероятно расширилось с 1950 по 2008 г.