Роман Почекаев - Узурпаторы и самозванцы «степных империй». История тюркомонгольских государств в переворотах, мятежах и иностранных завоеваниях

Победа Кепека еще больше укрепила позиции его самого и семейства Дувы в целом. После смерти этого хана в 1326 г. трое его братьев последовательно вступали на трон, не встречая возражений со стороны знати. Однако недовольство чагатайских нойонов и военачальников правлением этого рода все силилось — прежде всего, из-за того, что ханы старались обеспечить себе поддержку со стороны оседлых подданных и к тому же все больше склонялись к исламу. А между тем, далеко не все они являлись такими энергичными и талантливыми, каким оказался сам Кепек.

В результате в 1334 г. начался мятеж против последнего из братьев — хана Тармаширина, закончившийся его свержением и убийством. Надо сказать, что мятежники подготовились к борьбе с ханом весьма основательно и выдвинули убедительные доводы для оправдания своих действий. Хан был обвинен в действиях, несовместимых с занятием ханского трона. В частности, представители монгольской кочевой знати упрекали его в том, что он проводил политику по «сращиванию» кочевой и оседлой знати, покровительствовал среднеазиатскому чиновничеству, купечеству, городам и сам принял ислам, который начал активно устанавливать в качестве официальной религии в своем государстве (даже сменив свое буддийское имя на мусульманское — Алла ад-Дин [126]). Это позволило его соперникам обвинить Тармаширина в нарушении Ясы — правопорядка, установленного Чингис-ханом. Возглавил мятеж царевич Бузан, двоюродный брат Тармаширина (т. е. тоже потомок Дувы), а чтобы придать легитимный характер своим действиям, организовал курултай, на котором хан был обвинен в отходе от принципов Ясы и объявлен низложенным, а вскоре и убит [127].

Свержение последнего представителя семейства, в течение длительного времени находившегося у власти, как это нередко бывает, привело к династическому кризису. После свержения хана Тармаширина в 1334 г. ханы из рода Чагатая менялись едва ли не каждый год. В 1346 г. эмир Казаган, фактический правитель Мавераннахра, убив очередного хана, возвел-на трон свою марионетку — хана Данишменда, который не был Чагатаидом, а являлся потомком Угедэя [128]. Надо полагать, Казаган считал, что хан с сомнительной легитимностью будет во всем ему покорен. Однако по какой-то причине уже два года спустя сам временщик убил своего ставленника, обвинив его в том, что тот не принадлежит к династии законных правителей Чагатайского улуса, и возвел на трон следующего ставленника Баян-Кули — на этот раз из дома Чагатая [129].

В конце 1340-х гг. Чагатайский улус распался на две части, в каждой из которых (Мавераннахр и Могулистан), впрочем, у власти продолжали находиться Чагатаиды. Однако в силу политических причин между ними пролегла такая пропасть, что, когда Ильяс-Ходжа, правитель Могулистана, правнук чагатайского хана Дувы, в начале 1360-х гг. попытался стать ханом и в Мавераннах-ре, местная знать оказала ему упорное сопротивление как чужаку и в конце концов вытеснила из страны, возведя на престол другого Чагатаида, также правнука Дувы [130].

Именно в этот период в Чагатайском улусе имели место несколько примеров самозванства, столь редких в истории Чингизидов.

В Индии, при дворе делийского султана Мухаммада Тоглука на рубеже 1330-1340-х гг. появился человек, выдававший себя за чагатайского хана Тармаширина, свержение которого в 1334 г. положило начало длительной междоусобице в Чагатайском улусе. Хан был в том же году убит своим племянником Янги, однако это по понятным причинам не стало достоянием гласности и дало возможность самозванцу утверждать, что он, Тармаширин, якобы спасся. Причем, согласно рассказу Ибн Баттуты, его признали сначала лекарь, некогда лечивший настоящего хана, а затем родные сын и дочь Тармаширина. Однако подданные индийского монарха внушили ему, что если к человеку, выдавшему себя за хана, начнут стягиваться подданные из Чагатайского улуса, то они могут представлять опасность и для самого султана. В результате Мухаммад Тоглук велел самозванцу покинуть его двор. После долгих странствий тот оказался в Фарсе у местного правителя Абу Исхака Инд-жу, который и дал ему убежище [131].

Необычностью самозванства лже-Тармаширина было то, что за все время, что он выступал в роли бывшего хана, он не предпринял ни одной попытки вернуть трон Чагатайского улуса. Он довольствовался выказываемым ему почтением и получаемыми дарами. Со своей стороны, его покровители также не подталкивали его к решительным действиям по «возвращению» трона, довольствуясь тем, что при их дворе есть претендент на трон, чье присутствие в известной мере гарантирует мирные отношения с Чагатайским улусом. Для Делийского султаната, который в свое время подвергался нападениям самого Тармаширина (настоящего!) [132], это было весьма актуально. Что же касается Абу Исхака, правителя Фарса (о претензиях которого на власть речь пойдет ниже), то он с охотой приютил лже-Тармаширина, чтобы иметь определенные гарантии безопасности в случае, если какой-либо потомок «Золотого рода» решит обвинить его в узурпации: ведь мнимый хан в любой момент мог быть провозглашен верховным правителем в его государстве, тем самым лишив врагов правителя Фарса повода упрекнуть его в узурпации! Кроме того, принимая претендента на чингизидский трон, Абу Исхак Инджу демонстрировал собственную приверженность к чингизидским традициям, столь актуальным в Центральной Азии еще и столетия спустя [133].

Другой самозванец, собственно, вряд ли может быть охарактеризован так с полной уверенностью — скорее, речь идет о претенденте на трон с сомнительным происхождением.

В 1347 г. в Могулистане (восточной части Чагатайского улуса, фактически отделившейся от западной, Мавераннахра, в результате смуты, начавшейся в середине 1330-х гг.) могущественный эмир Пуладчи-дуглат решил провозгласить собственного хана, в качестве какового возвел на трон 17-летнего Тоглук-Тимура. Юноша считался сыном одного из могульских эмиров по имени Шировул. Однако, по утверждению Пуладчи, супруга эмира ранее была наложницей чагатайского царевича Эмиль-Ходжи бен Дувы-хана, после смерти которого, будучи уже беременной от него, вышла замуж за Шировула [134]. Однако по другой, более романтической, версии, отцом будущего хана был не царевич Эмиль-Ходжа, а его брат — Эсен-Буга-хан, причем его наложница, мать Тоглук-Тимура, вышла замуж не после его смерти, а была отдана своему будущему мужу насильно супругой Эсен-Буги, позавидовавшей тому, что наложница беременна от хана, тогда как она, законная жена, остается бездетной [135].

Думается, противоречивые сведения могут отражать сомнение в чингизидском происхождении основателя Могулистана. Однако поскольку могущественный эмир Пуладчи официально объявил Тоглук-Тимура потомком Чингис-хана, никто не осмелился ему противоречить, а некоторое время спустя озвученная эмиром версия превратилась в факт, который «весь народ знал» [136]. И впоследствии это позволило Тоглук-Тимуру претендовать на трон не только Могулистана, но и Мавераннахра: в течение ряда лет он старался объединить весь Чагатайский улус под своей властью. Да и в отношении прав на трон его потомков, управлявших Могулистаном до конца XVII в., ни разу не высказывалось сомнений. Правда, сам Тоглук-Тимур, по-видимому, все же считал свое положение несколько ненадежным — именно по этой причине он решил опереться на поддержку влиятельного мусульманского духовенства и уже в первые годы своего правления стал принимать активные меры по распространению (можно даже сказать, насаждению) ислама в Могулистане [137], тем самым обеспечив духовенству столь высокий авторитет, что именно представители мусульманского святительского рода, как мы увидим ниже, в конце концов отобрали могульский трон у потомков Тоглук-Тимура!