Евгений Осетров - Записки старого книжника

Выбирать книги для своего и чужого чтения не только наука, но и величайшее искусство. Последнее же требует таланта, а он, как известно, всегда редкость. Когда я вижу очередь, выстроившуюся после сиюминутного привоза литературы на Кузнецком мосту, то испытываю щемящее чувство жалости к людям, томящимся в ожидании. Они, разумеется, приобретут новую книгу. Большинство прочтет ее. Но в очереди есть и представители, жаждущие «искусства ради искусства», покупки ради покупки. Поставит на полку и будет хвалиться: «У вас нет, а у меня есть».

Да стоит ли только покупать наугад? Нужно ли придерживаться правила «все покупают, и я покупаю»?

Прочитав модную повесть, нередко ставим мы ее на самую нижнюю полку. Вспомню опять пушкинский «Городок»: «Мир вечный и забвенье и прозе и стихам!» В лучшем случае, мы отнесем груду книг — вчера мы их еще так жаждали — к букинистам, да и то без воодушевления. Овчинка выделки не стоит. Кто возместит время, проведенное в ожидании на Кузнецком мосту?

Крупнейшие писатели нередко размышляли о формировании читательского вкуса. Вспомним упорное внимание Льва Толстого к «Кругу чтения». Мы же сейчас почти полностью уповаем на библиотекарей, учителей, продавцов, библиографов, которые делают свое извечное кропотливое дело с большой тщательностью. Но может ли от заботы о читателе устраниться автор, создатель книг? Нет. Литература требует не только талантливого творца, но и даровитого потребителя. Бывают сочинители-графоманы, встречаются и читатели — глотатели изданий, воспринимающие книги, так сказать, в непереваренном виде. Гоголевский Петрушка, помнится, «имел даже благородное побуждение к просвещению, то есть к чтению книг, содержанием которых не затруднялся…». Конечно, Петрушка пережил множество изменений, теперь его и не узнать — такой у него интеллектуальный вид. Но какова его суть? Недавно я прочел во французском издании: «Детектив и научная фантастика потребляются совершенно иначе, чем серьезная литература. Детектив действует как успокаивающее средство, предназначенное для того, чтобы снять напряжение дня и помочь уснуть». Ново? Свежо? А ведь нечто подобное говорилось еще в прошлом веке: «Ей сна нет от французских книг, а мне от русских больно спится».

Моим разговорчивым соседом по купе оказался инженер, много ездящий по стране. Он немало видел, постоянно покупает и читает книги, следит за журналами. Но в его оценках прочитанного было нечто странное: я никак не мог уловить изначальной точки отсчета его суждений. Дорога была длинной. Мало-помалу выяснилось, что мой спутник принадлежит к распространенному слою людей, про которых говорят, что они имеют высшее образование, не имея среднего… В самом деле, Данте он не читал, к Гомеру ему не приходилось прикасаться, о «Повести временных лет» он знает только понаслышке. Перечень зияющих пробелов можно без труда продолжить. Он только в школе, давным-давно, читал «Капитанскую дочку» и никогда не открывал писем Пушкина, не знает «Дневника писателя» Достоевского, понятия не имеет о Тютчеве, в руки не брал Адама Мицкевича… Никто даже и не советовал ему прочесть эти книги, а ведь читает он много — упорно и постоянно. В современной прозе он ухитрился пропустить Андрея Платонова, в поэзии — Николая Рубцова… Да что там инженер! В писательской туристской группе, когда усердный гид показывал нам в Венеции мост, по которому бежал из заключения Казанова, простосердечный литератор шепнул мне на ухо: «Где об этом можно прочитать?» Выяснилось позднее, что мой коллега не читал «Воспоминаний» Казановы, только слышал, что о нем где-то писал Стефан Цвейг. Сколько у всех нас пробелов! Третьеразрядные ценности воспринимаются как всамделишные, модному отдается предпочтение перед истинным.

Возникают вопросы, на которые нелегко дать ответы. Кто может постоянно вникать в область расхожего чтения? Я здесь не говорю о литературной критике, которая в последние годы бурно растет, но обращается, в первую очередь, к автору, создателю книги.

Как поставлено дело у нас с рекомендательной библиографией, чьим символом издавна был Золотой Ключ, ибо библиография — начало начал? Золотой Ключ открывает все двери.

Недавно по многочисленным просьбам — устным и письменным — составил я список, условно названный так: «Сто книг, которые должен прочитать каждый». Не считая сделанное вполне совершенным, я стал посылать библиографию знакомым, работающим в различных сферах, — литературным критикам, поэтам, прозаикам, ученым, врачам, учителям, библиотекарям, издателям, водителям такси, строителям… Какие споры начались! У каждого, разумеется, свое мнение. Показывая список в различных кругах, я все более и более убеждался в несовершенстве того, что наметил для всеобщего чтения. Стали выявляться исторические и географические пристрастия. В одном городе страны совершенно необходимо знать одного поэта, в другом — другого.

Но список для всех необходим — таково убеждение, вынесенное из предварительных обсуждений. Конечно, мой Золотой Ключ не отвергает, а, наоборот, предполагает дальнейшее обращение читателя к рекомендательной библиографии. Но ведь действительно есть книги, которые должен знать каждый — от дворника до академика. Ссылки на школьные и иные программы мало что дают. Не убеждает полностью и обращение к каталогу «Библиотеки всемирной литературы».

Белинский говорил: «Величайшее сокровище — хорошая библиотека». В наши дни это стало непререкаемой истиной. Личные библиотеки растут день ото дня. Но как их собирать, мало кто знает. Груда книг не является библиотекой. Не могу снова не обратиться к завету Белинского: «Умножай свою библиотеку, — но не для того, чтобы иметь много книг, но чтобы просвещать свой разум, образовывать сердце, чтобы творческими произведениями великих гениев возвышать свою душу».

В последние годы положение усложнилось и оказалось искусственно взвинченным еще и в связи с «коллекционным взрывом», который произошел у нас. Все восторгаются, например, известными библиотеками И. Н. Розанова и Н. П. Смирнова-Сокольского. Но ведь они собирали книги десятилетиями, и их труд был подобен труду ловцов жемчужных раковин в море. Теперешний же коллекционер нетерпелив, — он желает в два счета собрать такую библиотеку, чтобы была всему миру на удивление. Но скоро не бывает хорошо.

Твердо убежден, что коллекции должны навсегда оставаться неразрозненными в редчайших случаях. Книга создается не для одного, а для многих. Она должна постоянно обращаться, время от времени уходить «в люди» — таково ее назначение. В. А. Десницкий завещал, чтобы после смерти его библиотека «растворилась», дабы не лишать будущих собирателей радости книжных находок.