Николай Тальберг - Исторія Русской Церкви

Архіепископъ Макарій пишетъ: “О церковномъ пѣніи того времени не сохранилось въ лѣтописяхъ почти никакихъ извѣстій. Упоминается, только мимоходомъ, въ одномъ мѣстѣ о демественномъ пѣніи (1440 г.), въ другомъ о демественникѣ новгородскаго Софійскаго собора (1387), въ третьемъ о “словутьномъ пѣвцѣ Митусѣ” перемышльскаго владыки (1241). Отсюда можемъ догадываться, что у насъ, вѣроятно, поддерживалось тогда по мѣстамъ демественное или гармоничное пѣніе, введенное еще со временъ великаго князя Ярослава и что, по крайней мѣрѣ, при каѳедрахъ архіереевъ продолжали существовать хоры пѣвчихъ подъ управленіемъ доместиковъ ... Во многихъ рукописныхъ Стихираряхъ нашихъ встрѣчаются напѣвы и ноты кіевскаго митрополита Григорія Самвлака, который, слѣдовательно, былъ и любителемъ и даже знатокомъ церковнаго пѣнія”.

Наряду съ серебряными и золотыми сосудами и вообще церковной утварью, которыми надѣлилъ храмы своей области кн. Галицкій Владиміръ Васильковичъ, таковые находились въ ростовскомъ и владимірскомъ соборахъ, въ новгородскомъ Софійскомъ, и въ московскихъ церквахъ. Въ большинствѣ сельскихъ храмовъ и въ нѣкоторыхъ монастыряхъ употреблялись еще деревянные священные сосуды. Объ этомъ свидѣтельствуютъ сохранившіеся сосуды пр. Сергія, пр. Никона, потиръ пр. Меѳодія Пѣсношскаго. Чаще, чѣмъ прежде, лѣтописи говорятъ о колоколахъ. Извѣстны колокола, слитые въ Холмѣ, Москвѣ, Твери. (Архіеп. Макарій).

Монгольское иго, поставившее Россію подъ огрубляющее вліяніе дикихъ татаръ, унижавшихъ и портившихъ народъ, конечно отразилось на перемѣнѣ къ худшему характера послѣдняго. Отрицательно отражалась на народѣ и смута княжеская. Въ это время происходилъ — естественный и благодѣтельный — переходъ отъ удѣльно-вѣчевого уклада къ единодержавію московскихъ вел. князей, доказавшихъ свое попеченіе о государственныхъ нуждахъ всей русской земли. Но самый переходъ сопровождался часто борьбой, не знавшей нравственныхъ предѣловъ. Насилія сильныхъ, коварство слабыхъ, общее недовѣріе другъ къ другу, разбои, грабежи, убійства нерѣдко имѣли мѣсто. Въ сосѣднихъ христіанскихъ странахъ въ описываемое время было не лучше. Соловьевъ напоминаетъ напр. о разбояхъ въ польскихъ владѣніяхъ въ правленіе Казиміра Ягайловича.

Кромѣ общественныхъ неурядицъ, пороки сильные господствовали и въ частной жизни. Жаловались тогда на пьянство, сквернословіе, чувственность. Женщина окончательно запирается въ теремѣ, который признанъ былъ единственнымъ средствомъ для сохраненія семейной чистоты. Соловьевъ пишетъ: “Женщина спѣшила удалиться, или ее спѣшили удалить отъ общества мужчинъ, чтобы волею или неволею удержать въ чистотѣ нравственность, чистоту семейную; не вслѣдствіе византійскаго, или татарскаго, или какого-нибудь другого вліянія явилось затворничество женщинъ въ высшихъ сословіяхъ, но вслѣдствіе извѣстной нравственной экономіи въ народномъ тѣлѣ; подтвержденіе здѣсь сказанному нами найдемъ мы послѣ въ прямыхъ извѣстіяхъ современниковъ-очевидцевъ. Историкъ не рѣшится отвѣчать на вопросъ: что бы стало съ народомъ въ ХІV вѣкѣ безъ церкви, монастыря и терема?”.

Чѣмъ дальше на востокъ, тѣмъ нравы были грубѣе, что видно изъ посланія въ Вятку Св. Іоны, архіеп. новгородскаго. Сильны были еще остатки язычества. Господствовала вѣра въ волхвовъ и вѣдьмъ. Во Псковѣ, однажды, по случаю моровой язвы, сожгли въ началѣ XV в. 12 вѣдьмъ. Во Владимірѣ во время бездождія выкапывали изъ земли утопленниковъ. Продолжались въ нѣкоторыхъ мѣстахъ даже жертвы домовымъ, лѣшимъ, водянымъ. Народныя веселія сопровождались языческими обрядами даже при ознаменованіи церковныхъ праздниковъ. (Знаменскій). Нужда заставила добросердечнаго вел. кн. Димитрія Донского ввести смертную казнь, тогда какъ Владиміръ Мономахъ говорилъ: “не убивайте виновнаго, — жизнь христіанина священна”. Но прежде денежная пеня удерживала отъ воровства, а въ XIV в. пришлось воровъ вѣшать, за другія же преступленія бить кнутомъ. Естественно было то, что русскіе въ періодъ монгольскихъ насилій утратили часть довѣрчиваго простодушія. Горькая нужда заставила ограждать себя хитростью, когда не въ силахъ были противопоставить насилію отпоръ мужества. Это была — дань тяжкому времени со стороны слабыхъ (Архіеп. Филаретъ).

Но наряду съ этимъ, замѣтны отрадныя проявленія и новые успѣхи христіанскихъ понятій и чувствъ. Тяжкія бѣды — татарское нашествіе и иго, разражавшіеся моръ и голодъ — оказались для разрозненнаго русскаго общества удѣльнаго времени исправительнымъ бичемъ благаго Промысла Божія. Пробудилось чувство покаянія, къ чему все болѣе стали призывать посланія и лѣтописцы. Въ словахъ святыхъ еп. Серапіона Владимірскаго и митр. Кипріана приводились назидательные примѣры ниневитянъ, вспоминался израиль — невольникъ Египта, народъ призывался обратиться отъ земли къ Богу. Постоянною мыслью народа было, что онъ — христіанинъ, а жестокіе владыки его — невѣрные, ненавистные Богу. Основой жизни становилась высокая мысль — вѣра въ превосходство христіанской вѣры. Среди бѣдъ тяжкихъ выковывалась твердость въ характерѣ народа, стойкость въ своихъ правилахъ. Тамъ, гдѣ духъ христіанскій благодатно проникалъ въ душу и давалъ высшее направленіе ея силамъ, любовь къ Богу не боялась самыхъ суровыхъ и тяжкихъ подвиговъ. Благоговѣніе къ вѣрѣ, къ имени Христову было общимъ для всѣхъ состояній. (Архіеп. Филаретъ).

Смягчались и сердца князей, которые все болѣе полагались на волю Божію, а не на свой мечъ. Во время мора — черной смерти — проявлялось человѣколюбіе. Лучшіе люди погребали и чужихъ, служили по нимъ панихиды, молились среди гробовъ умершихъ отъ заразы. Иные въ такія времена спѣшили оставить міръ и уходили въ монастыри, отказывали имущества церквамъ и обителямъ; другіе въ домахъ готовились къ христіанской смерти. Когда моръ впервые возникъ во Псковѣ въ 1352 г., то жители его просили своего владыку, архіеп. новгородскаго св. Василія прибыть для молитвы. Святитель обошелъ весь Псковъ съ иконами и со священниками. Народъ съ воплемъ взывалъ: Господи помилуй! Язва къ зимѣ ослабѣла. Назидательно выразился одинъ современный лѣтописецъ о бѣдствіяхъ: “бысть милость Божія надъ христіаны, посланъ отъ Бога моръ на люди”. Показательно, что новгородцы, не видѣвшіе у себя Батыя, рѣдко, по отдаленности отъ Орды, испытывавшіе грабежи и насилія татаръ, меньше отдавались и покаянію. Въ монгольскій періодъ новгородцы пятнали себя звѣрскою необузданностью и злодѣйствами, какихъ не видно было въ другихъ краяхъ Россіи.

Высокими образцами въ вѣрѣ и благочестіи были для паствы святые митрополиты: Петръ, Ѳеогностъ, Алексій, Кипріанъ, Фотій и Іона, а также м. Кириллъ. Великими святителями были владыки ростовскіе: святые Игнатій (1288 [10] Указывается въ этомъ случаѣ и въ дальнѣйшемъ годы смерти. ), Іаковъ (1392) и Ѳеодоръ (1395); епископъ рязанскій Василій (1295); архіепископы новгородскіе святые Ѳеоктистъ (1310), Моисей (1359), Василій (1352); св. Стефанъ, еп. пермскій (1396); св. Діонисій, архіеп. суздальскій (1385); св. Арсеній, еп. тверской (1409); св. Серапіонъ, еп. Владимірскій (1275).