Марк Уральский - Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)

В подробном, но весьма противоречивом в оценках прозы Алданова отзыве Антона Карлгрена привлекает внимание эмоциональная реакция шведского слависта на изображение писателем русской интеллигенции. Карлгрен считает, что у Алданов в целом крайне пристрастен и односторонен:

Русская интеллигенция предстает в его романе как подлинная человеческая сволочь в собственном смысле слова (genuin manisklig lump, лат.), состоящая из чисто уголовных типов, стопроцентных мошенников и бессовестных честолюбцев, как <...> общество бесхарактерных скотов, вздорных болтунов, неуравновешенных неврастеников, благонамеренных глупцов, легкомысленных марионеток и т.д. — во всей галерее образов едва ли найдется один или два, которые могут вызвать хоть какое-нибудь уважение или сочувствие. И если алдановское изображение верно, то революция стала поистине благим делом, раз она повымела прочь всех этих господ 88.

Не вдаваясь в детальное обсуждение темы «интеллигенция и революция», интересно, тем не менее, обратить внимание на позицию Бунина, который получил Нобелевскую премию при непосредственной поддержке все того же Карлгрена.

В письме П. А. Нилусу (27 мая 1917 г.) Бунин, возможно, полемизируя с Блоком, патетически восклицает:

Ох, вспомнит еще наша интеллигенция, — это подлое племя, совершенно потерявшее чутье живой жизни и изолгавшееся насчет совершенно неведомого ему народа, — вспомнит и мою «Деревню» и пр. 89.

Сейчас, когда стали доступны архивы Нобелевского комитета, становится очевидным, что у Алданова не было шанса получить премию по многим причинам.

Новаторство Алданова как писателя, сочетавшего в своих произведениях классическую ясность и изысканность стиля с принципами иронического «отстранения» и «монтажности», состояло в том, что он мастерски применил их к описанию различных исторических эпох.

Но именно этого Карлгрен и не увидел. Новации Алданова, которого он типологически сопоставлял с классицистом Буниным, и его фаталистическая историософия не были замечены критиком, чье неоднозначное поначалу отношение к творчеству Алданова со временем превратилось в стойкую неприязнь.

А ведь на Западе, особенно в Англии, США, а до войны во всех славянских странах книги Алданова были весьма популярны. Пожалуй, Алданов был единственным русским писателем-эмигрантом, чьи книги издавались в переводах на различные языки многотысячными тиражами.

Начав кампанию по выдвижению Алданова, Бунин оказался один на один перед огромным объемом рутинной организаторской работы, к чему он от природы был не способен и, более того, питал отвращение. Как и раньше, он нуждался в помощнике — вездесущем, всепонимающем, энергичном, на которого можно было бы вполне положиться. Таким человеком в той ситуации и был их общий с Алдановым хороший знакомый, его «дорогой Илья Маркович».

В YIVO-архиве И.М. Троцкого имеется также почтовая открытка от 9 января 1939 г., полученная им от Бунина, который направил ее в Копенгаген на адрес 32, Amaliegade, откуда она, из-за отсутствия адресата, переправляется в Буэнос-Айрес на указанный им адрес (Bouhard House, Bouhard House 484, Buenos Aires, Argentina). Текст ее начинается со взыскующего обращения:

Дорогой Илья Маркович, где Вы? Пишу Вам и по Вашему парижскому адресу. Отзовитесь, — сообщите мне Ваши мысли, как обстоит наше дело — Вы знаете какое: насчет Стокгольма.

Далее Бунин испрашивает совета:

Надо ли мне повторить представление и в какой форме? М<���ожет> б<���ыть> надо обратиться в <���Нобелевский — М.У.> Комитет? В прошлом году я послал некоторые материалы при письме (кратком) в Академию. М.6., надо обратиться в Комитет? Жду ответа, обнимаю вас, кланяюсь вашей милой жене.

Без сомнения, вопрос Бунина имеет отношение к выдвижению Алданова на Нобелевскую премию. Что касается ответа на цитируемое почтовое отправление, то Бунин его если и получил, то вряд ли сумел воспользоваться советами И.М. Троцкого, поскольку 1 сентября началась Вторая мировая война. С 1941 по 1945 гг. Нобелевские премии по литературе вообще не присуждались.

Любопытно, однако, что сам Алданов — человек, тонко чувствующий динамику исторических процессов, и к тому же по натуре пессимист, как ни странно, и в эти тяжелые годы не терял надежды. В декабре 1940 г., уже из Лиссабона, где он ожидал парохода в Нью-Йорк, он, со свойственной ему скептической иронией, опять напоминает Бунину:

Кстати, уж будьте милы: в этом году тоже напишите заказное письмо в Стокгольм: никаких надежд не имею, но ведь покупал же я билеты в Национальную лотерею... 90

С началом войны переписка И.М. Троцкого с обоими писателями прервалась. Первое письмо от Алданова, в котором содержится просьба к нему, как секретарю нью-йоркского Литфонда, об организации материальной помощи тяжело больному Ивану Бунину (см. выше раздел «Переписка В.Н. и ИЛ. Буниных с Ильей Троцким»), он получает лишь в августе 1950 г. Как известно,

В своем завещании Алданов просил жену все оставшиеся после его смерти черновые наброски, как и незаконченные или не обработанные им произведения сразу предать огню. Эта его воля была в точности выполнена и поэтому из его архивов сохранилось только то, что он сам еще при жизни передал некоторым американским университетам 91.

Поэтому приходится оперировать неким «остатком», который, впрочем, выглядит весьма солидно. Все письма 1950-1955 гг., выдержки из которых публикуются ниже, находятся в личных архивах М.А. Алданова (BAR) и И.М. Троцкого (YIVO). Письма М.А. Алданова напечатаны на машинке, письма И.М. Троцкого написаны от руки.

Итак, в августе 1950 г. И.М. Троцкий, уже четыре года как живущий в Нью-Йорке, получает письмо от Марка Алданова, в котором тот просит его подключиться к кампании помощи их общему другу Ивану Бунину, терпящему жестокую нужду в послевоенном Париже. Троцкий живо реагирует на просьбу Алданова, а в ответном письме, сообщая о результатах своей активности, информирует своего стародавнего приятеля:

Ближайшего шестого октября еду в Женеву <...> и не премину, конечно, навестить <���Бунина — М.У.> в Париже. Пробуду в Париже несколько дней. Не собираетесь и Вы, дорогой Марк Александрович, в Париж? Рад был бы Вас повидать и потолковать. Есть, что Вам рассказать.

Через месяц, в благодарственном письме от 22 сентября 1950 г., Алданов затронул больную для него «нобелевскую тему»:

Вы меня заинтриговали сообщением о встречах с членами Нобелевского комитета. Вам конфиденциально скажу, что Бунин давным-давно выставил мою кандидатуру (как Вы знаете, нобелевские лауреаты, как и все университетские профессора литературы любой страны, имеют право предлагать кандидатов). Но, разумеется, я ни малейших надежд на премию не возлагаю. Думаю, что ее во второй раз (т.е. после Бунина) никакому русскому писателю-эмигранту не дадут, а если и дадут, то не мне. Не напишете ли Вы мне, о чем вы говорили с членами комитета? Я никого в Стокгольме не знаю.