Ольга Тогоева - Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Однако наиболее распространенной трактовкой истории Орлеанской Девы среди авторов-рационалистов в первой половине XVIII в., как и в XVI–XVII вв., оставалась версия, согласно которой девушка была не более чем игрушкой в руках ближайшего окружения Карла VII, использовавшего ее в собственных целях. При достаточно схожем изложении основных этапов «карьеры» Жанны в произведениях этих авторов менялись лишь имена тех сторонников короля, которые якобы руководили ее действиями. Так, для Жан-Батиста д’Аржана таким человеком был Робер де Бодрикур [2029]. Для Поля Рапена де Тойра и Дэвида Юма главными заговорщиками выступали Агнесса Сорель и Мария Анжуйская, супруга Карла VII, к которым примкнули «главные куртизаны» последнего [2030]. Шарль Дюкло полагал, что появление девушки на исторической сцене стало следствием «политической интриги» Агнессы Сорель и графа Дюнуа [2031].

К сторонникам версии о политической интриге, насколько можно судить, примыкал и Вольтер, не раз обращавшийся к деяниям Жанны д’Арк в своих сочинениях. Впервые это произошло в «Генриаде», вышедшей (под названием «Лига, или Генрих Великий») в 1723 г. [2032]Данное поэтическое произведение не могло считаться историческим в полном смысле этого слова, однако было основано на реальных событиях, и действовали в нем реальные, а не вымышленные персонажи. Жанна была представлена здесь в ряду других выдающихся героев прошлого, в свое время ставших защитниками своей страны ( guerriers vengeurs de la Patrie ): Жоржа де Ла Тремуйя, Оливье де Клиссона, Анн де Монморанси, Гастона де Фуа, Бертрана Дюгеклена и графа Дюнуа [2033]. Среди них находилась и «знаменитая амазонка», освободительница Франции и «поддержка трона» [2034].

Казалось бы, в подобном описании Жанны д’Арк не было ничего существенно отличного от ее образа, созданного в исторических сочинениях XVI–XVII вв.: здесь все так же использовались уже знакомые нам категории героического дискурса. Тем не менее, стихи «Генриады» сопровождались прозаическими комментариями Вольтера, проясняющими его позицию по данному вопросу. Он, в частности, сообщал, что Жанна, родившаяся в деревне Домреми, в юности была «служанкой в таверне». Ее отличали большая физическая сила и «чрезмерная для ее пола» отвага, что позволило графу Дюнуа использовать ее для «улучшения положения Карла VII». В конце концов захваченная в плен она была обвинена в колдовстве абсолютно безграмотным и варварским церковным судом и отправлена на костер англичанами, которые в действительности должны были бы почитать ее за мужество [2035]. Вольтер не скрывал, что своими знаниями по истории Девы, а также ее специфической интерпретацией он в первую очередь обязан Ангеррану де Монстреле, одному из наиболее рассудительных ( de plus raisonnable ), с его точки зрения, средневековых авторов [2036]. В более поздних изданиях «Генриады» (начиная с 1730 г.) он также всегда приводил большие выдержки из «Хроники» Монстреле, однако его собственная трактовка образа французской героини, как представляется, претерпела за это время определенные изменения. Об этом свидетельствовали, в частности, дополнения, сделанные Вольтером в издании 1740-х гг. Здесь он отмечал, что следует лишь восхищаться личными качествами Жанны, ее «спокойной уверенностью» в своих поступках, «простотой ее нравов», «благоразумием ее поведения и слов» [2037]. Он полагал, что ее собственные идеи ( les idées d’une pauvre fille ) оказали существенное влияние на замыслы властей предержащих и изменили их планы ( les desseins les mieux concertés ) [2038].

Восхищение личными качествами Жанны д’Арк, в которых Вольтер усматривал непосредственную причину небывалых успехов французов в их противостоянии англичанам, было ясно выражено и в более поздних сочинениях. Так, в «Эссе о всеобщей истории» 1754 г. он уподоблял девушку Маргарите Анжуйской, супруге Генриха VI, графине де Монфор и Изабелле-Французской Волчице, супруге английского короля Эдуарда II, также прославившимся своими военными кампаниями [2039]. В этих женщинах автора более всего привлекали их героизм, смелость, предприимчивость, упорство в достижении поставленной цели, способности к управлению и к военному делу ( les talents du gouvernement et toutes les vertus guerrières ) [2040].

С тех же, как представляется, позиций оценивал Вольтер свою героиню и в «Эссе о нравах и духе наций» (1765–1769 гг.). Здесь он, правда, писал, что своим появлением на исторической сцене Дева оказалась обязана не графу Дюнуа, но Роберу де Бодрикуру [2041], однако замечал, что его главной задачей является проследить «дух эпохи», который «направляет все великие события» [2042]. И именно дух Жанны д’Арк, ее отвага, по мнению автора, стали тем решающим обстоятельством, которое смогло переломить ход Столетней войны [2043].

Наиболее же развернутая характеристика деяний Жанны содержалась в «Вопросах об «Энциклопедии»» 1770–1772 гг. Здесь Вольтер вновь сравнивал Орлеанскую Деву с другими героинями прошлого, ставшими волею обстоятельств истинными воинами, замечая, впрочем, что все они превосходили своими достоинствами Жанну, поскольку «не притворялись боговдохновенными девственницами» [2044]. В биографии самой девушки философа теперь интересовали прежде всего наиболее спорные моменты, которые, как он отмечал, стали уже традиционными в ее жизнеописании, но которые противоречили здравому смыслу и/или не подтверждались фактами. К подобным легендам, созданным сознательно его предшественниками, Вольтер относил, в частности, явление Жанне «голосов» и сам факт ее боговдохновенности, содержание задач, которые она якобы перед собой ставила, отправку личных писем англичанам при полной неграмотности, смелое поведение в суде [2045]и, наконец, легенду о спасении с места казни [2046]. Великий мыслитель также по-прежнему полагал, что своими успехами на политической сцене Жанна была обязана графу Дюнуа и усматривал логическую связь между этой интригой и появлением во французских войсках следующего «пророка» — Гийома Пастуха, «придуманного» Потоном де Сентрайлем [2047]. Вместе с тем, вслед за Антуаном Гаше д’Артиньи [2048], Вольтер писал, что Жанной, возможно, руководил также брат Ришар, собравший вокруг себя сразу несколько женщин, притворявшихся боговдохновенными: Перонн, Екатерину из Ларошели и еще одну, чье имя осталось неизвестным [2049]. Таким образом, признавая военные таланты Жанны, Вольтер, тем не менее, категорически отказывался верить в Божественный характер ее миссий и видеть в ней — как и в других женщинах-воинах прошлого — любые признаки святости.

Наиболее ясно эту мысль философ выразил в памфлете «Канонизация святого Кукуфина», изданном в 1767 г. Высмеивая новые правила канонизации, утвержденные Тридентским собором, он заявлял, что поскольку раннехристианских мучеников за веру делало святыми исключительно общественное мнение ( le consentement du peuple ) [2050], он полагает допустимым, чтобы каждый человек мог создавать себе своего собственного святого. Сам Вольтер, к примеру, желал бы объявить мучеником Генриха IV [2051], однако этому как раз и мешали церковные постановления, согласно которым, дабы «создать святого», следовало сначала «ждать сто лет, чтобы умерли все свидетели его проказ» [2052]. Что же касается женщин-святых, то к ним Вольтер предлагал немедленно отнести Маргариту Анжуйскую, которая «лично участвовала в дюжине сражений с англичанами, дабы извлечь из тюрьмы своего идиота-мужа» [2053], а также Орлеанскую Деву, которую уже и так «прославляют на церковной службе в стихах» [2054].