Руслан Скрынников - Дуэль Пушкина

В 1833 г. Пушкин был избран действительным членом императорской Академии наук. Избрание свидетельствовало о признании заслуг поэта в развитии российской литературы. Пушкин не выразил отношения к своему избранию ни единым словом. Кажется, он невысоко ценил академическое звание. Поэта приводили в бешенство «соболезнования» критиков, брань продажных журналистов, множившаяся клевета. Его всё более покидала вера в высокую миссию российской словесности. В апреле 1834 г. он писал М.П. Погодину: «Вообще пишу много про себя, а печатаю поневоле и единственно для денег; охота являться перед публикою, которая Вас не понимает, чтобы четыре дурака ругали Вас потом шесть месяцев в своих журналах только что не по матерну» [1244].

Пушкин прекрасно понимал, что его творчество имеет непреходящее, вечное значение. Гордые слова — «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» — покоились на прочном основании.

У Пушкина были предшественники, которые пытались осмыслить опыт жизни, поэтического творчества, соотнести его с идеей вечности. Ломоносов обратился к Оде Горация, воспевшего бессмертие поэзии. Державин шёл по стопам Горация, говоря, что его поэтическая слава одолеет смерть. «Памятник» Пушкина восходит к той же традиции и стоит в одном ряду со стихами Ломоносова и Державина [1245].

Работа над «Памятником» была завершена на Каменном острове 21 августа 1836 г. В ту пору «Пушкин пережил момент острого отчаяния и крушения всех своих надежд» [1246]. Коллизия, вызвавшая к жизни произведение, была глубоко трагична.

Старый приятель Н.А. Муханов, посетивший поэта в те дни, нашёл друга ужасно упадшим духом, вздыхающим по потерянной «фавории» (популярности) у публики. О своих впечатлениях Муханов рассказал Александру Карамзину, который записал: «Пушкин показал ему только что написанное стихотворение („Памятник“. — Р.С. ), в котором он жалуется на неблагодарную и ветреную публику и напоминает свои заслуги перед ней» [1247]. Первый читатель «Памятника» увидел лишь то, что лежало на поверхности. Более всего его поразили жалобы поэта на людскую неблагодарность. Он не понял истинного значения вызова, брошенного Пушкиным своему времени.

Примерно в одно время с «Памятником» Александр Сергеевич написал стихотворение «Не дорого ценю я громкие права…»

Поэт провозглашает высшую свободу и абсолютную независимость поэзии. Чистое искусство — не придуманная умом доктрина, но непроизвольно, как любовь, как религиозное чувство, рождающаяся в груди сила, которую поэт не вывел умом, но заметил в опыте [1248].

После гибели друга Жуковский бросил властям обвинение в том, что они разделяют ответственность за происшедшее. Он доказывал, что Пушкин был жертвой клеветы, полицейских придирок; молва несправедливо твердила об упадке его поэтического дара, «а Пушкин только созрел и что бы он написал, если бы тяжёлые обстоятельства всякого рода, скопленные мало по малу, не упали на бедную его голову тем обвалом, который толь незапно раздавил его пред нашими глазами» [1249]. Для творчества, писал Жуковский, Пушкину нужно было «свободное уединение. Какое спокойствие мог он иметь с своею пылкою, огорчённою душой, с своими стеснёнными домашними обстоятельствами, посреди того света, где всё тревожило его суетность, где было столько раздражительного для его самолюбия» [1250].

В 1830 г. накануне свадьбы Пушкин писал: «Заблуждения моей ранней молодости представились моему воображению; они были слишком тяжки и сами по себе, а клевета их ещё усилила; молва о них, к несчастию, широко распространилась» [1251]. Молодость прошла. К лицейскому юбилею 19 октября 1836 г. поэт писал: «…разгульный праздник наш с приходом лет, как мы, перебесился». Вступив в пору зрелости, Пушкин мог рассчитывать на уважение, признательность и любовь соотечественников. Никто не сделал так много для развития духовной культуры России, как он. Вместо этого он на каждом шагу сталкивался с неуважением и злобой.

Завистники старались ославить сочинения поэта как неблагонамеренные, очернить его жизнь как безнравственную. Самым могущественным оружием Пушкина было его перо. Но в последнем столкновении — войне с Геккернами пустить в ход это оружие оказалось невозможно. Не следует представлять себе, будто почвой для клеветы были одни лишь семейные неурядицы поэта или исключительно эти неурядицы. Дело касалось высших нравственных ценностей, любви, доброты, благоволения в людях. «Нет истины, где нет любви» — это правило, по справедливому замечанию А. Синявского, помимо прочего означало в устах Пушкина, что истинное познание достигается сердечным и умственным расположением, что любовь и нравственность — путь проникновения в природу сущего [1252]. Поэзия Пушкина была проникнута духом любви. Залог бессмертия своей музы поэт видел в том, что его лира пробуждала добрые чувства.

На глазах у современников происходило рождение русского литературного языка и новой русской культуры, обогатившей мировую культуру. Но мало кто догадывался о значении творчества Пушкина для будущего России.

В письме Вяземскому из ссылки (ноябрь 1825 г.) Пушкин чётко заявил себя противником мемуарных откровений в духе Жан-Жака Руссо. Гораздо ближе Пушкину был Байрон. Говоря о великом английском поэте, Александр Сергеевич, несомненно, имел в виду и себя, свой жизненный опыт [1253]. Сходство в судьбах и думах глубоко волновало поэта, о чём он не преминул сказать В.Ф. Вяземской. В письме к ней П.А. Вяземский в 1830 г. писал: «Следовательно, у вас есть записки Байрона или о Байроне. Ты пишешь, что и у Пушкина сердце сжимается от сходства» [1254].

В 1825 г. Пушкин писал Вяземскому: «Зачем жалеть о потере записок Байрона? чёрт с ними! слава Богу, что потеряны. Он исповедался в своих стихах невольно, увлечённый восторгом поэзии» [1255].