Кирилл Соловьев - Самодержавие и конституция

Как писал впоследствии кадет А. А. Токарский, эта фракция была чрезвычайно разнородной по своему составу: «Тут мирно уживаются большевики и меньшевики, социал-демократы, эсеры, более или менее партийные крестьяне, ерогинцы и совсем беспартийные, которые сами говорят, что нельзя нам уйти – группа названа „крестьянской“. Есть и такие, как саратовский Як[ов] Дитц, заявивший в газетах, что он левее Трудовой группы, хотя и записался в нее». Н. А. Бородин, исследуя депутатские анкеты, поданные трудовиками, выделил десять направлений, уживавшихся в одной группе: эсеры, социал-демократы, члены Крестьянского союза, внепартийные социалисты, радикалы, «свободомыслящие», «левее кадетов», «ближе к кадетам», автономисты, беспартийные и «прочие». Иными словами, это был конгломерат самых различных сил. Серьезные разногласия имели место и среди руководителей фракции. Ее большинство (приблизительно 60 из 100 депутатов) составляли крестьяне, обычно далекие от партийной ангажированности. В. В. Водовозов, один из инициаторов создания группы, описывал их так: «…И вот собралась крестьянская депутатская масса. В общем она была довольно серая… Было два совершенно безграмотных в буквальном смысле слова. Много было полуграмотных, и сравнительно немного было людей, писавших без грамматических ошибок. Политическое развитие сводилось к пониманию того, что мужику живется скверно, что мужику нужна земля и воля, что с настоящим правительством сварить кашу нельзя и что кадеты точно так же непригодны для разрешения аграрного и других вопросов. Это чувствовалось инстинктивно всей массой наших депутатов…»

Лидеры объединения пытались навести порядок среди депутатов-крестьян. Но, как это часто случалось, это привело к обратному эффекту. Крестьяне испугались своих суровых предводителей и потянулись в другие депутатские группы, например к октябристам, а именно к П. А. Гейдену. Оставалось лишь удивляться, почему их так качнуло вправо. «А потому, – объясняли крестьяне, – что свободу народную (то есть кадетов. – К. С .) ругают все газеты, а у нас в группе (трудовиков. – К. С .) говорили: „Уж лучше Гейден, чем Партия народной свободы, где одни жулики“. Ну, а Гейден – славный старичок…»

Крестьяне не поддавались «перевоспитанию». Они посещали заседания Думы лишь тогда, когда обсуждался аграрный вопрос, остальное их мало волновало. При этом их не устраивала чрезмерная резкость выступлений фракционных лидеров.

Во Второй Думе ситуация повторилась. Сначала ничто не смущало членов фракции, никто от них ничего не требовал, они голосовали как хотели и даже свободно посещали собрания других фракций. Однако такое положение не казалось лидерам группы естественным, а попытки восстановить порядок вызвали ропот среди крестьян. Как писала жена И. И. Петрункевича: «На самом-то деле вне Думы они не сочувствуют теориям левых и стоят за Думу и ее законодательную деятельность, но в Думе они беспрекословно, как бессмысленное стадо, подчиняются всем велениям своих деспотов, часто даже не понимая их и не зная, конечно, всех их последствий». Крестьяне-трудовики признавались П. Б. Струве, что их более устраивал кадетский законопроект аграрной реформы. Возникал вопрос: зачем они поддерживали инициативу трудовой группы? «Надо все-таки, чтобы свой [законопроект] был».

В мае 1907 года из группы вышли 19 украинских крестьян, сформировавших собственное объединение. В самом конце мая, незадолго до роспуска Думы, более 30 крестьян-трудовиков обратились к Челнокову с просьбой посодействовать их присоединению к кадетам.

После издания Положения о выборах от 3 июня 1907 года трудовиков в Думе стало существенно меньше. Тем не менее старые проблемы остались. По словам одного из членов группы, «особое затруднение нашей фракции заключается в том, что мы до выборов в Думу не были людьми одной партии и потому у нас нет общих положений, принципов, подразумевающихся само собой, с точки зрения которых мы оценивали подлежащие нашему рассмотрению вопросы».

Неудовлетворенность собой была характерна и для социал-демократов. 18 марта 1907 года один из членов социал-демократической фракции писал: «Работа фракции идет из рук вон плохо: депутаты нигде не показываются, сидят у себя на квартирах и обсуждают – осуждают тактику Думы. Это, конечно, не способствует жизни организации». Примерно тогда же депутат И. П. Марев отмечал несомненную анархию в объединении. С этим соглашались и в ЦК партии. Большевик Г. А. Алексинский обвинял фракцию в «духе оппортунизма». Самого же Алексинского думские социал-демократы считали демагогом. 11 мая 1907 года депутат И. Р. Романов так охарактеризовал положение в депутатском объединении: «Наша фракция… сама по себе влачит жалкое существование: чуть ли не половина членов отсутствует, в том числе и лучшие силы… Делами заправляют личности бесцветные, и деятельность получается такая же бесцветная». Даже самые активные думские социал-демократы не были вполне готовы к рутинной работе. Один из лидеров фракции так определял свои приоритеты: об общей политической ситуации он мог выступать более часа, о партийной программе – 20 минут, а о бюджете, правительственных законопроектах и т. д. – ни одной секунды.

Социал-демократам оставалось утешаться тем, что группа эсеров во Второй Думе представляла еще более печальное зрелище. Она демонстрировала полную недееспособность, а составлявшие ее крестьяне солидаризировались с правым крылом Думы. Об отсутствии у них фракции говорил и идеолог эсеров В. М. Чернов.

Практически все фракции трещали по швам. Мечтать о межфракционных блоках при таких обстоятельствах было бы наивным. Социал-демократы с подозрением относились к трудовикам, конкурировали с эсерами, с которыми даже не могли поделить крайне левые скамьи в зале общих собраний Думы. Кадеты же не вызывали симпатий у соседей ни справа, ни слева. К диалогу с ними не были готовы и октябристы, которых, в свою очередь, тоже недолюбливали в Думе. Фракции не стремились к сотрудничеству с депутатами даже близких политических убеждений. Так, в Четвертой Думе правые полагали националистов чересчур «левыми» и отказывались голосовать за них. Националисты, в свою очередь, считали правых «изуверами и дурачьем».

Партии сложились в России в период Первой русской революции, что будет давать о себе знать все последующие думские десять лет. В условиях всеобщей конфронтации мало кто задумывался о политическом и социальном мире. Партии создавались как инструменты беспощадной борьбы с оппонентами во имя утверждения одного единственно возможного идеала. Как только революционная волна схлынула, партии утратили свой общественный вес. Осталась лишь «верхушка айсберга» в виде центральных комитетов и думских фракций, а вместе с ними – всеобщая неготовность к диалогу по принципиальным вопросам. Такие партии плохо вписались в новые реалии 1907–1914 годов и не могли контролировать даже свои депутатские объединения. Многим из них оставалось лишь рассчитывать на новую бурю, которая вернет их к жизни.