Андрей Чернов - Донбасский код

«В тесных каморках нашей редакции всегда стоял дым коромыслом. Наш международник Якобсон строчил передовую статью, подвергая разгрому Лигу Наций, только что отклонившую советский план разоружения: «Женевские гробокопатели окончательно себя разоблачили. Американский империализм показал свои когти». Заместитель редактора Альхимович надрывно кричал в телефон, тщетно пытаясь связаться с отдаленным сельсоветом, куда отбыла на санях выездная редакция в лице чубатого энергичного юноши Бориса Новицкого; Гриша Калюжный распечатывал один за другим десятки конвертов с только что прибывшими письмами рабкоров; Павлик Есельсон декламировал на память целые страницы из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова, которыми мы все тогда зачитывались. Очеркист Аксененко делился впечатлениями от концерта скрипача Мирона Полякина, заехавшего на гастроли в Луганск. Заведующий канцелярией Видес возбужденно рассказывал о том, как накрыли жуликов участники только что проведенного редакцией рейда по магазинам «Ермак» — так назывался тогда сокращенно Единый рабочий многолавочный кооператив. В углу седеющий сухопарый Иван Хворов, сменивший в силу давнишнего влечения души поприще педагогики на неспокойное ремесло репортера, невозмутимо выводил своим каллиграфическим почерком — о, как любили его за этот почерк наборщики! — городскую хронику и происшествия. От стола к столу робко ходил, предлагая послушать новые стихи, четырнадцатилетний поэт, сын популярного в городе фотографа Миша Матусовский…», — описал будни «Луганской правды» Юрий Жуков.

Талантливый и работоспособный журналист, с головой нырнувший в свою тему, а значит, и разбирающийся в производственной тематике, привлек к себе внимание. Неизвестно, способствовала ли этому его поездка в Москву с делегацией шахтёров Донбасса. Но совсем ещё молодой журналист смог лично увидеть многих руководителей СССР, в том числе Куйбышева и Ворошилова. И, несмотря на запрет пускать на встречу журналистов, смог попасть на встречу шахтеров Донбасса с Иосифом Сталиным.

Молодого журналиста забирают из Луганска — сначала в столицу Советской Украины Харьков. Здесь он подключается к освещению одной из ключевых строек первой пятилетки — Харьковского тракторного завода. Корреспонденции печатаются в центральных изданиях УССР. На основе этих очерков увидела свет первая книга Жукова «Хартракторострой» (в 1930 — на украинском языке, в 1931 году — на русском в Москве).

«Молодых людей 30-х годов часто называли романтиками. Это очень хорошее слово, отлично передающее дух того времени. Меньше всего мы думали о спокойствии, о комфорте, о выгоде», — вспоминал позже Юрий Жуков. И сказанное им вполне отражает дух эпохи 30-х годов — время больших надежд.

В 1932 году Жуков оканчивает Московский автотракторный институт, некоторое время работает инженером-конструктором на Нижегородском автомобильном заводе имени В. М. Молотова (потом — Горьковский автозавод). С этого же года молодой журналист становится сотрудником «Комсомольской правды».

Кроме производственной темы Жуков всё чаще поднимает темы общественные — о своем поколении комсомольцев. Комсомольской теме посвящены новые публицистические книги Юрия: «Счет на чуткость» (1933) и «После гудка. Заметки на комсомольские темы» (1934).

«Когда я возвращаюсь к тому, какими мы были тогда, полвека назад, в памяти неизменно воскресают два, казалось бы, противоположных, но в сущности дополняющих друг друга ощущения. Во-первых, неизменно хорошее, я бы сказал даже веселое, настроение вопреки всему трудному, что выпадало на нашу долю. И, во-вторых, постоянная неудовлетворенность сделанным, какое-то беспокойство, стремление сделать порученное тебе как можно лучше и быстрее. Все это, на мой взгляд, очень точно было схвачено и запечатлено молодым тогда писателем Валентином Катаевым в его романе «Время, вперед!», — вспоминал те годы Юрий Жуков.

Но хватало и трудностей. Мы, люди ХХI века, начали прочно забывать о том, что становление нынешнего нашего благополучия происходило в то время, когда в своей основе Россия и другие советские республики были сельскохозяйственными странами. Почти вся технологичная продукция завозилась из Европы или США. Да что продукция! В начале 30-х годов значительная часть населения оставалась безграмотной. И на этой «целинной» почве вырастал один из самых загадочных исторических парадоксов, разгадку которого сегодня пытаются подменить упрощенными политическими схемами.

«Мы шли вперед, что называется, по целине. Было трудно, неимоверно трудно: не хватало опыта, к станкам становились малограмотные люди в лаптях, и инструмент ломался в неуверенных руках, не хватало материалов, негде было жить, очень плохо было с питанием. Но какая удивительная, проникнутая абсолютной уверенностью в победе, необычайно чистая в духовном отношении атмосфера окружала нас!», — вспоминал на склоне лет Юрий Жуков.

Естественно, не только радость приносила атмосфера 30-х годов. Приближался тяжелый 1937-й год, год больших испытаний для всего нашего общества. Международная обстановка накалялась, это передавалось высшим эшелонам советского правительства, которые в предчувствии войны решили ужесточить фронт борьбы с теми, кто мог бы, по мнению партийных руководителей, составить проблемы для советского руководства.

«Были, конечно, и мрачные дни, когда нас вдруг, совершенно неожиданно задевал безжалостный процесс неоправданных и непонятных нам тогда репрессий. Мы безотчетно верили Сталину, с которым неизменно связывались все успехи партии, страны, народа. Когда он призывал нас к бдительности и напоминал о том, что враги, готовясь на нас напасть, засылают к нам свою агентуру, мы воспринимали это как суровое, но необходимое предупреждение. Но всё чаще оказывалось, что арестовывают людей, которых невозможно было заподозрить в предательстве, в том числе тех, которые трудились рядом с нами», — вспоминал Жуков.

Волна репрессий задела — пусть и самым краешком крыла — и самого Юрия Жукова. Пылкая натура донбассовца-правдолюба заставляла вписываться за невинных. А это в те времена не могло не иметь последствий: «Иной раз протестовали, хотя это и плохо кончалось. Автор этих строк, к примеру, в 1938 году был исключен из комсомола и уволен из редакции «Комсомольской правды» за то, что заявил протест против ареста способного и преданного делу сотрудника газеты Александра Лазебникова…».

Можно с уверенностью сказать, что Жуков ещё легко отделался. Ведь можно было и жизнь потерять, не только престижную работу (на тот момент он был заведующим отделом в «Комсомольской правде»).