Андрей Чернов - Донбасский код

Но им, мальчикам и девочкам тех лет, было суждено познать не только мечты о подвигах. Тяжелым проклятием упала на все народы Советского Союза страшная война. Это в беллетристике и в учебниках истории всё просто и ясно. Когда знаешь, что через страницу злодей погибнет, а в следующей главе лютый враг капитулирует. Когда можешь в любой момент заглянуть вперед: а как дальше?

В жизни, конечно же, всё не так. И приходится переживать на себе самое страшное — неведение. И в страшной, обыденной действительности Великой Отечественной войны миллионы наших соотечественников испытали на себе то роковое ожидание — кто вестей с фронта, кто горячего боя, кто нового дня.

А вчерашние мальчишки 30-х годов взрослели преждевременно, без отсрочек. Кто становился за станок — и в этом их судьбу разделяли многие девочки, а кто, не дожидаясь паспортного 18-летия, уходил на фронт. Затем, чтобы не мечтать о подвигах героев войны, а совершать их самим. Позже Анна Ахматова в свойственной ей лаконичной манере скажет:

Иосиф Курлат, как сын советской служащей, оказывается в эвакуации в Средней Азии. Здесь он окончил Алма-Атинское стрелково-пулемётное училище. Победу 9 мая 1945 года встретил в Праге в звании гвардии младшего лейтенанта и командира взвода.

Так прошло детство будущего писателя. Так закалилась его юность.

После демобилизации Иосиф Курлат возвращается в Луганск, работает учеником слесаря на Луганском паровозостроительном заводе. Но сердце юноши неспокойно. После увиденной шири Родины и зарубежья родной Луганск кажется ему слишком тесным. Иосиф прожитой жизнью усвоил, что мечтать — недостаточно. А действовать — решительно беря на себя ответственность — он научился на фронте.

Именно в это время он осознаёт потребность в творчестве: поэтический дар давал о себе знать и в тяге к слову (не только русскому), и в первых попытках стихосложения. Эти попытки выплеснулись в первую публикацию в «Луганской правде» (1950 год). Но ещё до этой пробы Курлат поступает в 1947 году на иняз в Харькове.

В альманахе «Особняк» в 2017 году были опубликованы его письма дочери Наталье. Здесь он приводит подробности быта своего обучения в Харькове в 1947 году.

«…Часто вспоминаю свою студенческую жизнь, когда я учился сначала на стационаре — в Харькове (с 1947 г.), а потом в Москве (с 1955). В Харькове в инязе наше общежитие было в глинобитном бараке, и сильно холодно было в ту зиму, свыше 20 мороза, иней толщиной с палец выступал с утра на внутренних стенах. В нашей комнате (со мной жили ещё трое парней-фронтовиков) мы повесили плакат: «Великий полярник Амундсен сказал: «К холоду привыкнуть нельзя — его можно только терпеть». По такому страшному морозу я был тогда ещё в своей форменной офицерской шинельке. И вот «за активную общественную деятельность» меня неожиданно премировали «промтоварным» талоном, дававшим право на покупку в магазине осеннего пальто (хлеб тогда, кстати, тоже продавали только по карточкам, и нам вечно его не хватало) — за 596 р», — вспоминал Курлат.

После обучения в Харькове Курлат подаётся в своё «хождение по Руси». За относительно короткий промежуток времени он работает на строительстве Каховской ГЭС (простым бетонщиком), учителем английского языка, газетчиком в Запорожье, Черновцах, Киеве… Литература всё больше и больше вовлекает его, заставляет всё больше и больше работать над стихотворными пробами. Его старания были замечены. В 1955 году Курлат поступает в Литинститут им. Горького в Москве.

Здесь он находит наставников и творческую среду, так необходимую любому начинающему писателю. Оказавшись в самой гуще литературных событий, заводит знакомства, читает, вступает в дискуссии и пишет, пишет, пишет. В одно время с ним в Литинституте учатся Белла Ахмадулина, Юнна Мориц, Роберт Рождественский… Не забудем, что Курлат оказывается в Москве в тот особенный период, когда вся общественная жизнь её оказалась проникнутой поразительно наэлектризованной, противоречивой атмосферой «оттепели».

В книге мемуаров «Казнить Нельзя Помиловать» Курлат пишет об этом времени, о тех горячих спорах, той чисто русской тяге к первозданной и всегда недостижимой истине. Истине, на которую, им казалось, они имеют первостепенное право, после пережитого в жуткой войне, забравшей так много жизней их сверстников. Они хотели добиться этой правды, какой бы она ни была, и за себя, и за всех погибших. Конечно, этот горячий максимализм не мог не столкнуться с холодным опытом старших товарищей по литературе.

Споры, впрочем, разгорались и среди молодёжи. Любопытный пример мы находим в письме Иосифа Курлата дочери Наталье (1998 год): «Вспомнилась одна штучка, сочинённая в шутку в 1955 году на творческом семинаре у Александра Коваленкова. Были на нашем курсе очень занудные и сволочные молоденькие поэты, которые вздорно критиковали Беллу [Ахмадулину — А. Ч.] и Юнну [Мориц — А. Ч.] всякий раз. Вот я и сочинил на лекции четыре строчки, когда задали привести пример точной рифмы:

Так небольшим теплым штрихом Курлат отобразил литературные баталии, которые и поныне знакомы в формате противостояния поэтов-авангардистов, ведущих поиск новой формы (а значит —экспериментирующих) и поэтов, избравших путь традиционного стихосложения. И тут же, в свете этого доброго юмора, перед нами предстает атмосфера творческого и демократического общения молодых писателей.

Понять детскую литературу и её читателей Курлату помогло общение с Корнеем Ивановичем Чуковским. В книге «Казнить Нельзя Помиловать» Иосиф Курлат вспоминает: «К Корнею Ивановичу Чуковскому я, например, ходил, как на работу: каждый понедельник ровно к семнадцати часам. Читать стихи он мне не давал: отбирал у меня все принесённое с собой и сам читал нараспев — очень громко, размахивая при этом своими большими и длинными руками. Прочитает стихотворение и, как школьный учитель, объявит оценку: четвёрка! Или: «А за эту штуковину вы больше тройки не заслужили». Если же стихи ему нравились по-настоящему, а такое хоть и редко, но бывало, читал их и во второй, и в третий раз. И с тем же неподдельным энтузиазмом. И радовался моим удачам, словно своим собственным. Осенью и зимой 1955 года мы с Чуковским много говорили о детской поэзии — о её сущности, характере, назначении, специфике и проблемах. Корней Иванович часто вызывал меня на спор, и я, к его большому удовольствию, принимал этот вызов». Чуковский в это время, наряду с Пастернаком и Ахматовой, были своеобразными реликтами эпохи Серебряного века русской культуры, с её тягой к литературной игре и мистификациям. Курлат сообщает об одной из бесед с Чуковским, во время которой Корней Иванович предложил молодому писателю объединить его небольшие произведения в цикл «Маленькие сказки для больших детей» и предложить их редакции журнала «Огонёк». Вот живая сценка, запечатлённая «учеником»: