Жак Ле Гофф - Людовик IX Святой

Он говорил: «Демон так хитер, что в момент агонии он так усердствует, что может заставить умереть в сомнении и как бы в неверии, ибо видит, что не может отнять у человека совершенные им добрые дела; в то же время умирающий в исповедании истинной религии потерян для него» [1427].

И далее:

Вот почему следует остерегаться и защищаться от таких козней, говоря врагу, когда он посылает нам такое искушение: «Изыди, ты не сможешь искусить меня настолько, чтобы помешать мне неколебимо верить во все догматы веры. Даже если ты разрежешь меня на куски, я все равно буду жить и умру с верой в душе». Кто так говорит, тот побеждает врага тем самым жезлом и копьем, которыми враг хотел погубить его.

Людовик сообщает Жуанвилю то, что говорил о своей вере Симон де Монфор, и король явно сделал эту веру своей.

Святой король рассказывал мне, что несколько альбигойцев пришли к графу де Монфору, который в то время именем короля занял землю альбигойцев, и пригласили его прийти и посмотреть, как гостия превратится в плоть и кровь под руками священника. И он им ответил: «Идите сами смотреть, вы, неверующие; что же касается меня, то я твердо верю так, как учит Святая Церковь. И знаете, что мне за это будет? На небесах я буду иметь венец больше, чем у ангелов, которые видят Бога воочию и вследствие этого не могут не верить».

Именно это он также называет верой, которая обеспечивает «почет в миру и обретение рая после смерти».

Людовик Святой никогда так решительно и смело не утверждал свою веру, как в то время, когда был в плену у сарацин и когда от него требовали клятвы, несовместимой с христианской верой, угрожая пыткой. Он сказал тогда: «Вы можете уничтожить мое тело, но не душу; ее вам не одолеть». Действительно, для него «не было ничего хуже, чем предать веру Иисуса Христа» [1428].

Как правило, скорби (телесные, военные или психологические) — это испытания, посылаемые нам Господом по грехам нашим, во исправление. Это вполне соответствует христианскому учению о зле, о каре, посылаемой Богом во благо людям, которые умеют ему внимать.

Когда опасность кораблекрушения миновала, король сказал Жуанвилю, что великие бедствия и, в частности, эпидемии — это грозные предупреждения, чтобы мы подумали о нашем вечном спасении: «Он (Бог) этими угрозами отверзает нам глаза, дабы мы ясно узрели пороки наши и отринули то, что ему претит». Так, в конце концов, Людовик истолкует поражение в крестовом походе.

Бог его веры — сеньор, а сам он — его вассал. Его вера — это и верность оммажу, принесенному при миропомазании, оммажу, который выражается не жестами, а душой, и такой оммаж превращает короля в единственного в своем роде вассала — слугу и образ Божий в его королевстве. «Благой Господь, устремляю к Вам душу мою и вверяю себя Вам».

Наконец, его вера доверчива. Страх перед Богом ( timor ) и боязнь дьявола необходимы для обретения вечного спасения, но Бог Людовика Святого — не Бог гнева. Его религия не была религией страха. Король наверняка смолоду усвоил слова епископа Парижского Гийома Овернского, своего советника и приближенного (Гийом умер в 1248 году), ибо процитировал их в присутствии Жуанвиля: «Никто не может столь много грешить, чтобы Бог не простил его» [1429].

Людовик не был ни интеллектуалом, ни богословом, но уделял много внимания тому, чтобы получить знания в области религии. Он читал Библию, обсуждал вопросы религии со своими приближенными, в частности, задавал вопросы ученым клирикам, с которыми ему доводилось встречаться. Прекрасно сказано:

В культурных категориях ХIII века Людовик Святой — великий клирик. Не в смысле великих клириков наших церквей, но в смысле культурного уровня…, клирик, обладающий высокой культурой, более сближающей его с традиционными французскими доминиканцами, чем с великими иностранными интеллектуалами подобно Альберту Великому и Фоме Аквинскому [1430].

Эта жажда религиозных знаний поражала современников. Гийом де Сен-Патю посвятил всю седьмую главу «Жития» теме «Изучение Священного Писания»:

Святой король Людовик считал, что не следует тратить время на праздные занятия или на любознательность к этому миру, но заниматься вещами важными и прекраснейшими, старательно читая Священное Писание, ибо у него была Библия с глоссарием и оригиналы Августина и прочих святых и другие книги Священного Писания, которые он читал сам и нередко просил читать ему перед обедом или перед сном…. В те дни, когда он устраивал сиесту, то между сиестой и вечерней, если у него не было важных дел, он звал к себе монахов или иных честных людей, с которыми говорил о Боге, о святых и их деяниях и об историях из Священного Писания и о житиях Отцов Церкви. После повечерия, читаемого капелланами в его капелле, он уходил в свои покои, повелевал зажечь свечу фута в три высотой и читал Библию или иную священную книгу, пока свеча не догорала И когда ему случалось приглашать к себе в застолье почтенных людей, а он охотно это делал, то знайте, что с людьми Церкви или даже с мирянами он говорил за столом о Боге, подражая наставлениям, которые читались в монастыре, когда братья собирались за столом [1431].

Иногда Людовик отправлялся в Ройомон, чтобы посидеть вместе с монахами в школе. И

… как монах, он сидел у ног учителя, который вел урок, и внимательно слушал его. Он не раз бывал в школе братьев проповедников в Компьене и, усевшись на каменный пол перед учителем, читавшим на кафедре, внимательно слушал. Если братья, сидевшие на высоких сиденьях, хотели сесть на пол вместе с ним, он им не позволял. В трапезной проповедников в Компьене он поднимался к аналою и стоял рядом с братом, читавшим наставление.

Та же тема, но с другими деталями звучит у Жоффруа де Болье: боголюбивый король, еще будучи за морем, узнал об одном великом сарацинском султане, который повелел раздобыть различные книги, которые могли быть полезны для сарацин-философов, сам заплатил переписчикам и хранил книги в своей библиотеке. Таким образом, грамотные люди могли пользоваться теми книгами, которые были им нужны.

Благочестивый король считал, что дети мрака мудрее детей света и что они были большими ревнителями своего заблуждения, в отличие от детей Церкви подлинной веры христианской; он задумал после возвращения во Францию оплатить переписку всех книг Священного Писания, полезных и подлинных, которые можно было найти в библиотеках разных аббатств, для себя и грамотных людей, чтобы таким образом монахи, его приближенные, могли их изучить для собственной пользы и для пользы своих ближних. Возвратившись, он осуществил свой план и повелел отвести для этого подходящее и укромное место. Им стал зал сокровищ в его Святой капелле, где он собрал почти все оригиналы сочинений Августина, Амвросия, Иеронима, Григория и книги других правоверных ученых. Когда у него было время, он любил там работать и с радостью позволял это делать другим…. Ему больше нравилось изготовлять новые экземпляры этих книг, чем покупать старые, ибо таким образом множилось количество этих святых книг и продлевался срок пользования ими [1432].