Жак Ле Гофф - Людовик IX Святой

Королевская политика в области денег вырастала из обязанности правосудия. Королевские действия в области финансов ведутся на поле сражения «хороших» денег с «плохими», «чистых» денье (как говорится в ордонансах Людовика Святого) с денье «потертыми», использованными, подделанными или низкой пробы. Людовику Святому и его советникам было слишком хорошо известно, что битва за «хорошие» деньги (как говорили в XIV веке) — важный элемент образования цен, тех цен, которые согласно идеологии эпохи должны быть «справедливыми». «Справедливая цена», «справедливая оплата», «хорошие деньги» — вот три аспекта одного и того же нравственного понятия социально-экономической жизни, теоретиками которой во времена Людовика Святого были канонисты и богословы. Тем самым монетарные меры наподобие предпринятых Людовиком Святым вписываются в перспективу, которую уже заранее называли renovatio monetae , обновление, которое для людей Средневековья, находящихся под воздействием римской и каролингской идеологий, имело резонанс религиозный, священный, квазиэсхатологический. Денежная реформа — благочестивое дело, то есть сугубо священное. Чеканщики монет, в частности золотых, хорошо это знали, изображая на флорентийских флоринах святого Иоанна, покровителя города, на аверсе венецианских дукатов — Христа во славе, а на реверсе — святого Марка, вручающего хоругвь коленопреклоненному дожу.

Это хорошо понимал Людовик Святой. На турских гро он повелел отчеканить крест и свое королевское имя ( Ludovicus rex ) с легендой: «Благословенно имя Господа Бога нашего Иисуса Христа» ( Benedictus sit потеп Domini nostri Dei Jesu Christi ). Но особенно прославлялись Иисус и король на экю. На аверсе был помещен символ Капетингов, герб с цветами лилии, и легенда: «Людовик милостью Божией король франков» ( Ludovicus Dei gracia Francorum rex ), a на реверсе — крест, украшенный четырьмя цветками лилии и выспренней надписью: «Да торжествует Христос, да царствует Христос, да безраздельно властвует Христос» ( Christus vincit, Christus régnât, Christus imperat ).

Необычный свет проливает на денежную политику Людовика IX один неожиданный документ. Можно легко представить, что университетские богословы Средневековья проводили время в дискуссиях об абстрактных и вечных проблемах. Так, на Пасху 1265 года знаменитый парижский магистр Жерар д’Абвиль должен был ответить в дебате quodlibet [401](такое упражнение для ума предлагалось магистрам университета два раза в год, на Рождество и на Пасху) на вопрос, поставленный членами факультета богословия: имел ли король право в своем последнем ордонансе требовать от своих подданных, являющихся в то же время подданными епископов или служителями Церкви, клятвенного обещания не пользоваться больше эстерлинами (английской монетой) в своих сделках? Не совершает ли таким образом король «насилия» над ними — впрочем, такой вопрос был предметом одного процесса перед Папой? [402]

Этот животрепещущий вопрос, сформулированный так, что вписывает данную проблему в компетенцию факультета, заставляет глубоко исследовать право короля в финансовой сфере. Магистр Жерар ответил, что чеканка монеты — вполне королевская прерогатива, основывая свое утверждение на тройном авторитете: прежде всего на Библии, на речении Христа («Отдавайте кесарево кесарю», Мф. 22: 21) по поводу серебряной монеты, на которой было изображение императора, и апостола Павла, рекомендовавшего: «Всякая душа да будет покорна высшим властям» (Рим. 13: 1), затем на высказанной Аристотелем банальной истине, что государь — верховный защитник, и, наконец, на каноническом праве, заимствовавшем из римского права понятие «общественной пользы» ( utilitas publicа ), как это было сформулировано в 1140 году в «Декрете» Грациана (С. 7, q. 1, с. 35) и выражено в булле Per venerabilem Иннокентия III (1203), где утверждалось, что король Франции не признает над собой никакой высшей светской власти, что содержится также в послании того же Иннокентия III королю Арагона, в котором он признает право и обязанность заботиться о том, чтобы деньги были «здоровыми и законными»; это послание вошло в сборник «Декреталий», помещенный в Своде канонического права. Не важно, что далее Жерар подчеркивает, что «возврат к эстерлинам всем во благо и что, следовательно, отказ от предпринятых мер полезен и должен произойти в надлежащий момент», главное — он подтверждает королевское право в монетарной сфере. Впрочем, возможно, что, столкнувшись с враждебностью большой части клириков и интеллектуалов, Людовик IX отменил клятву бойкотировать стерлинги, одновременно утвердив запрет на их хождение в королевстве. Наконец, II. Мишо-Кантен сделал одно интересное замечание: в свете аргументации Жерара, «клирики университета, слушатели профессора, предстают, как и он сам, интеллектуально совершенно безоружными, не в силах понять, как осуществляется денежная политика». Вопреки утверждениям некоторых историков, схоласты, во всяком случае в XIII веке, не в состоянии выработать экономические теории, адаптированные к реальностям и проблемам своей эпохи.

Но разве у короля и его приближенных клириков не было советников в экономических вопросах, особенно в денежных? Были. Но это бюргеры, среди которых особенно выделяются богатые купцы, привычные иметь дело с деньгами. Уже в 1254 и 1259 годах. Людовик IX учредил для сенешальств Юга советы, обязанные разъяснять сенешалам, чем вызван запрет экспорта зерна и прочего продовольствия в случае отсутствия денег в регионе. В эти советы входили прелаты, бароны, рыцари и бюргеры «добрых городов». Ордонанс 1265 года, изданный в Шартре по факту денег, был ратифицирован после совещания короля с присягнувшими бюргерами Парижа, Орлеана, Санса и Лана, имена которых фигурируют в самом тексте ордонанса [403]. Экономические и особенно монетарные проблемы породили собрания трех сословий. Так, благодаря деньгам бюргеры получили доступ к государственной машине, став олицетворением индоевропейской третьей функции.

Фламандское наследство. — Мир с Арагоном: договор в Корбее (1258). — Франко-английский мир: Парижский договор (1259). — Амьенская «миза».

Две великих обязанности ложатся на плечи христианского короля, претворение в жизнь двух идеалов должно принести вечное спасение королю и его подданным: во-первых, правосудие и, во-вторых, — мир . В последнем случае Людовик IX играет двойную роль. С одной стороны, король старается внести мир в те дела, в которые его вовлекают, и подает пример того, что не следует отказываться от разрешения затянувшихся (la longue durée) серьезных конфликтов, наследником которых его сделала история. Ему хотелось ликвидировать причины конфликтов и установить мир, если не навсегда, то, по крайней мере, надолго. Пребывая между настоящим и вечностью, он трудился во благо будущего. С другой стороны, его авторитет способствовал тому, что враждующие стороны, стремясь уладить свои дела посредством излюбленной в Средние века процедуры, называемой третейским судом, выбирали судьей именно его. Слухи о деяниях Людовика и слава о нем распространились далеко за пределы Французского королевства. Ему суждено было стать третейским судьей, миротворцем христианского мира.