Робер Фавтье - Капетинги и Франция

Хотя сохранившиеся тексты умалчивают об этом, мы вправе себя спросить, не стояла ли за движением крупных феодалов, воспротивившихся регентству Бланки Кастильской на следующий день после смерти Людовика VIII, возможно бессознательно, идея, что время династии истекло, что должны, как и предсказал святой Валериан, произойти перемены. Заметим, наконец, не привлекая к этому большого внимания, что Людовик Святой выдал свою дочь Маргариту за Иоанна I, герцога Брабантского и Нижнелотарингского, «являющегося наследником французского королевства как старший из рода Карла Великого», — пишет современный ему автор генеалогии герцогов Лотарингских [95] Éd. dans Compte rendu des séances de la Commission royale d'Histoire de Belgique. 3e série. Vol. X. 1868. p. 76. .

Так что, конечно, вплоть до времени Людовика VIII, быть может, до правления Людовика Святого, перед Капетингами вставала проблема легитимности династии. Чтобы ее приглушить, они связывались брачными союзами с отстраненной их предками династией. Они также, дабы убрать наиболее деликатные споры, трудились над тем, чтобы сделать из короля персону религиозного характера, находящегося путем помазания под прямым покровительством Бога.

Нам не хватает хорошей книги о священстве французских королей. В ней следовало бы изучить не только истоки этого освящения, но еще, и возможно, особенно, значение, придаваемое ему государями и подданными. Из нее было бы видно, что Капетинги, во всяком случае, в первые два столетия своей истории рассматривали помазание как самую сильную гарантию, какая только могла предоставиться династии [96] Эта идея конца династии, подкрепленная одним пророчеством, присутствует а наставлении Святого Людовика своему сыну, сказанном на смертном одре, наставлении, о котором поведал Бернар Сейссе, епископ Памье, если, конечно, принять на веру свидетельские показания брата Арно Жана во время процесса над епископом: Dupuy P. Histoire du différend d’entre Philippe le Bel et Boniface VIII (Preuves), p. 637. .

Пусть между ритуалом этого освящения и ритуалом освящения епископов есть сходство, это вне сомнения. Пусть, для мирян, если не для клириков, помазание суверена делает из него что-то вроде прелата, что вполне допустимо. Капетинги настаивали на том, что это священство, связывающее короля с королевством, как епископа с его церковью, может управляться их наследником при их жизни. Так, их заботами с 987 г., даты коронации Роберта Благочестивого при жизни своего отца, до 18 сентября 1180 г., даты смерти Людовика VII, сын которого, Филипп-Август был коронован в Реймсе 1 ноября 1179 г., Франция постоянно знала периоды бигамии, происходившие каждое правление между коронацией законного наследника и смертью его отца; ибо если священство епископа связывает его с церковью, то священство короля — с королевством. Этого Капетинги, возможно, не желали видеть, но надо думать, клирики с удовольствием наблюдали церемонию королевской коронации, столь отличной от целиком церковного рукоположения, делавшей невозможным дать двум лицам одновременно возможность занимать один и тот же престол.

Это помазание делало из короля, во всяком случае, в глазах мирян, священную особу, и Капетинги и их окружение пошли по пути развертывания этого священнического характера. Масло, которым совершалось помазание, имело божественное происхождение: его принес голубь, чтобы выручить из затруднения святого Ремигия в момент крещения Хлодвига. Однако к этой истории, уже достаточно чудесной, надо прибавить еще чуда. В сосуде, содержащем священное масло, никогда не должен понижаться его уровень, правда, потом, с XIV в., его будут опустошать, чтобы чудесным образом он наполнялся к каждой коронации.

Кроме того, это помазание государя сообщает ему чудесную власть исцелять золотуху. Французский король исцеляет страждущих, прикасаясь к ним. Это неожиданное последствие помазания проявляется с правления Роберта Благочестивого, так сказать, на следующий день восхождения на трон новой династии. И если невозможно проследить правление за правлением историю королевского «прикосновения», то у нас есть достаточно указаний, чтобы уверенно заявить, что все капетингские суверены претендовали на обладание этой исцеляющей силой.

Подобная власть исцелять может сообщаться только Богом, провозглашая таким образом особую избранность потомства Гуго Капета. Так, Роберт Благочестивый в одном из своих дипломов мог заявить: «Известно, что милостью Божьей мы возносимся над всеми прочими смертными; так что следует всячески стараться повиноваться нам по воле Того, Кто нас сделал первыми» [97] Historiens de France. Vol. X. p. 612. . И это не просто общее место дипломатических формул. Уважительные обороты, употребляемые, чтобы обратиться к королевскому величеству, говорят о том, что это превосходство французского короля было не пустым словом для подданных, даже наиболее могущественных.

В этом королевском достоинстве, которое возносится над всеми «прочими смертными» под пером канцлера короля Роберта, отождествлявшего короля со священством, под пером Кадюрка, канцлера короля Людовика VII, которому он вменяет право на духовную власть, как во времена Роберта, так позднее королю недоставало признанного церковью ореола святости, и казалось маловероятным, чтобы последняя когда-либо была расположена предоставить эту высшую милость.

Не писал ли папа Герману, епископу Меца, 15 марта 1081 г.: «Где найти среди императоров и королей человека, который сравнился бы своими чудесами, не говоря уже о святых апостолах и мучениках, со святым Мартином, святым Антонием или святым Бенедиктом? Где император ли король, воскрешающий умерших, дарующий здравие прокаженным, свет слепым? Посмотрите на императора Константина блаженной памяти, Теодориха, Гонория, Карла, Людовика, друзей правосудия, распространителей христианской религии, защитников церквей; святая церковь почитает их и восхваляет, не указывая, что они славой подобных чудес были бы сожжены» [98] Registrum Gregorii VII, lib. VIH, cap. 21. Éd. Caspar. Epistolae selecae. (Monumenta Germaniae Hist.) Vol. II. Berlin, 1923. p. 559. . Этот выпад, направленный против императора Священной Римской империи, рикошетом ударил по французскому королю.

Однако же 11 августа 1297 г. апостольским посланием папа Бонифаций VIII причислил к лику святых, почитаемых церковью, французского короля Людовика IX. Добродетели уверена, дипломатический нажим на папу, осуществлений его внуком, имели своим результатом конечное освящение династии. Несомненно, ни в послании о канонизации, ни в речах, произнесенных понтификом по ее случаю [99] Historiens de France. Vol. XXIII. p. 148 sqq. , мы не находим упоминания о захватывающих чудесах, которые, по Григорию VII, исходят от церковников, причисленных к лику святых. Но для большинства людей это имело второстепенное значение, а для французов, возможно, как ни для кого другого [100] Очевидно, тем не менее, что король Филипп Красивый сожалел об отсутствии явных чудес, хотя один служитель Реймсской церкви, Пьер де Лувуа, писал ему в 3307 г., сообщая о чудесах, творимых саваном Святого Людовика в Реймсе, утверждая, что саван исцелял неизлечимых больных, глухих, немых и незрячих. Письмо опубликовано Э. Балюзом: Baluze Е. fitae Paparum Avenionensium. Éd. Mollat. Vol. III, 1921. p. 65. . Учитывалось только то, что капетингская династия дала святого.