Робер Фавтье - Капетинги и Франция

В течение этого первого конфликта можно отметить лояльность духовенства Франции в целом по отношению к королю. Можно видеть также, что папа настолько увлекся, что попытался запугать короля, угрожая ему поставить силы церкви на служение иноземным соперникам французской короны и воспользоваться оппозицией, существовавшей против него внутри королевства: в общем, довести до него, что Святой престол может развязать против него иностранную и гражданскую войну. Наконец, памфлетисты, возобновляя словесные обличения конфликта между Фридрихом II и Иннокентием IV, произносили слова, беспокоящие церковь, тем более что, возможно, некоторые персоны из королевского окружения если не инспирировали, то во всяком случае одобряли их. Так, анонимный автор «Диалога между клириком и рыцарем» заявил, что церковная свобода, дарованная установлением принцев, может быть отобрана и приостановлена государями в интересах общественного блага; и не надо говорить, что право отобрать принадлежит только императору, а не королям; наконец, французский король имеет право изменить имперское законодательство [147] Goldast. Monarchia sancti Romani imperii. Hanau, 1612. Vol. I. p. 17. . И этот анонимный писатель после утверждения, что короли Франции являлись хранителями королевства до того, как появились клирики, « Antequam essent clerici » [148] «Прежде чем были клирики» (лат.). , дал церкви опасное для духовной власти определение: «Святая мать церковь, супруга Христа, состоит не только из клириков; часть ее также составляют миряне и не только для клириков воскрес Христос» [149] Опубликовано у Дюпюи: Dupuy. Histoire de différend, p. 12. .

Впрочем, конфликт прекратился без обремененного деталями урегулирования. Но следующий инцидент — арест епископа Памье Бернара Сейссе — привел к окончательной встрече двух противников. Непосредственная причина этого второго конфликта — епископ Памье — быстро отошла на второй план, и на сей раз столкнулись принципы.

В булле «Внемли, сын» ( Ausculta, fili ) от 5 декабря 1301 г. говорится, что глава церкви стоит «над королями и королевствами», как сказал некогда Иеремия. Папа добавляет: «Пусть же никто не убеждает тебя, дражайший сын, что ты высший и подчинен высшему главе католической иерархии. Кто думает так, тот безумец, а кто упорствует в поддержке сего, является неверным, вышедшим из лона церкви Господа». И чтобы показать, что эти претензии Святого престола не являются исключительно теоретического порядка, папа, адресовав королю многочисленные упреки его поведению, упреки, не относящиеся исключительно к духовной сфере, сообщал ему в следующих словах свое намерение собрать в Риме, за пределами королевства, 1 ноября 1302 г. собор, на котором будут присутствовать французские прелаты: «Чтобы направить Вас на правый путь, мы считали бы себя вправе обратить против Вас Ваше оружие, лук и колчан. Но мы предпочитаем посоветоваться с церковными лицами Вашего королевства, прежде чем отдать приказ во исполнение того, что надлежит для установления мира, спасения и процветания названного королевства. Вы можете лично присутствовать на сей ассамблее или прислать представителей. Впрочем, мы приступим и в Ваше отсутствие. И Вы услышите, что угодно Богу сказать нашими устами» [150] Les registres de Boniface VIII. Vol. III. C. 328–335, n° 4424. .

Годом позднее в булле «Единая Святая» ( Unam Sanctam ) от 18 ноября 1302 г. Бонифаций VIII в следующих выражениях закончил позицию относительно духовной и светской властей: «Святая католическая церковь — единая и апостолическая; в этом — догмат, в который предписывает нам верить и хранить его вера…; вне ее нет ни спасения, ни отпущения грехов… Сия церковь, единая и единственная — только одно тело и одна голова, а не две головы, что было бы чудовищным; это — Христос и викарий Христа, Петр и преемник Петра… В этой церкви и в ее власти есть, как нам известно из Евангелия, два меча, духовный и светский… Естественно, тот, кто отрицает, что светский меч принадлежит святому Петру, недостаточно воспринимает слова Господа: вложи свой меч в ножны. Так что два меча, духовный и светский, находятся во власти церкви; но один должно держать в руках для церкви, а другой церковью; один должен быть в руке священника, другой в руках короля и рыцарей, но по приказу священника и поскольку он позволяет. Ибо надо, чтобы меч был под мечом, а светская власть подчинена духовной. Духовное могущество торжествует достоинством и благородством над всяким мирским могуществом. Духовное могущество должно устанавливать светскую власть и судить ее, ежели она нарушает свой долг… Если светская власть отклоняется в сторону, ее должно судить духовной власти; но если низшая духовная власть сбивается с пути, она может быть судима своим вышестоящим; а если это высшая церковная власть, ее может судить только Бог… И наконец мы заявляем, говорим и определяем подчинение римскому понтифику, чтобы обрести спасение» [151] Les registres de Boniface VIII. Vol. III. C. 888–890, n° 5382. .

И вот в интервале между двумя буллами в консистории 24 июня 1302 г. папа в речи перед членами Священной коллегии, в которой он желал оправдаться от упреков, направленных французским двором, заявил: «Ежели король не желает раскаяться, если не попытается пристать к нашему берегу, мы не будем его мучить; но в последующем мы ему ответим сообразно его безрассудству. Мы знаем положение в королевстве, нам известно все, мы знаем при всех обстоятельствах, что нам предпринять; мы знаем, какие чувства питают французы, немцы, жители Лангедока и бургундцы. Позвольте мне, братья мои, сказать, что наши предшественники сместили трех французских королей; они могут прочитать сие в своих хрониках, как мы читаем в наших декреталиях. И хотя мы не считаем достойными затевать скандалы, как наши предшественники, но поскольку король совершает подобные злоупотребления, мы сместим его как слугу» [152] Dupuy. Histoire de différend, p. 79. .

Таким образом, позиция Святого престола была выражена ясно. Папа объявлял себя выше короля в его королевстве. Он созывал в Риме епископов и прелатов, чтобы судить там короля присутствующего или отсутствующего. Он угрожал королю низложением и не только духовными молниями.

В этом папском наступлении против суверенитета французского короля самым ужасным было то, что оно опиралось на идеи, нисколько не внушавшие отвращения умам этого времени. Превосходство Святого престола в духовной области никем не оспаривалось. И то, что принимали, это последствия, которые это превосходство могло повлечь для светской власти.

Чтобы победоносно бороться против этой опасности, следовало сделать высшую духовную власть папы незащищенной и менее опасной для короля. Филипп и его советники преуспели в этом. Папе они в самом деле противопоставили всеобщую церковь, которая, как напоминал памфлетист, цитированный выше, «состоит не только из одних клириков; миряне также входят в нее». Папа может быть главой церкви, но есть нечто, перед чем склоняется его власть, — это решения церкви, собранной на ассамблеи, каноны соборов. Если папа признает власть соборных решений, то это означает, что собор выше папы. Папа обвиняет короля в дурном обращении с французской церковью, в том, что он не ведет себя как покорный сын. Король отвечает, обвиняя папу в том, что он — самозванец, еретик, прожорливый волк, что он неправо облекся апостольским достоинством, дабы сеять смерть в овчарне. И против этого самозванца созывается всеобщий собор.