Сергей Снегов - Творцы

Курчатов понимающе кивнул. Иоффе продолжал обход лабораторий, сообщая, кому надо, о приезде Вавилова. Он не выдавал своего беспокойства, но физики догадывались, что у директора на душе.

В Ленинграде менялась обстановка.

После революции столицей стала Москва, но Ленинград долго оставался научным центром страны — здесь была Академия наук и многочисленные институты. Недавно правительство приняло решение сосредоточить основные научные силы в столице. Академия уже переехала в Москву, с насиженных мест снимались и крупные институты. Иоффе побаивался, что и Физтеху придется менять географические координаты. Приезд Вавилова мог определить дальнейшую судьбу института.

Сильный физик, приветливый человек, Вавилов в Академии наук был фигурой значительной. Созданный им Физический институт — ФИАН — он перевел в Москву, но, став одновременно научным руководителем Оптического института, сам он, коренной москвич, переехал в Ленинград. Теперь Вавилов руководил двумя учреждениями — одним в столице, другим здесь — и не жаловался ни на перегрузку, ни на неудобство сидеть на двух стульях.

Вавилов сразу успокоил Иоффе: о переводе Физтеха в Москву речь не идет. Физтех, Оптический и Радиевый институты останутся на месте. Было бы неразумно такой город, как Ленинград, научно обескровливать. Но, конечно, идущая по всей стране реорганизация научных учреждений в какой-то степени затронет и Физтех.

— А в какой — вы сами определите, Абрам Федорович, — дружески разъяснил Вавилов. — Я подразумеваю — весь ваш коллектив.

Они переходили из лаборатории в лабораторию, Вавилов так внимательно слушал, склонив немного голову, что Иоффе приходилось останавливать сотрудников, те, увлекаясь, вдавались в мелочи. И хотя сам Вавилов был оптик и его, казалось бы, должна интересовать близкая ему тематика, Иоффе заметил, что дольше он задерживается у исследователей ядра.

Скобельцын информировал о новых открытиях в космических лучах. «Отлично!» — одобрил Вавилов. Алиханов показал кривые, составленные им, его братом Артемом Исааковичем и их сотрудниками Козодаевым и Джелеповым, — позитронное излучение, открытое Жолио, было измерено количественно двумя счетчиками. «Превосходно!» — сказал Вавилов. Курчатов рассказал о разветвлении ядерных реакций, о ядерной изомерии — и его находки нашли одобрение.

А затем, на совещании у Иоффе, Вавилов рассказал, что недавно вернулся из поездки по Европе. Он был на заводах и в лабораториях Парижа, Берлина, Варшавы, Вены, Рима и Флоренции. Ферми произвел на него особое впечатление, он восхищен успехами римских физиков. И хоть сам не изменит родной ему оптике, но должен признать, что центр исследований в физике сегодня передвигается к атомному ядру. Но он не уверен, что нынешняя организация исследований ядра совершенна. Он скорей убежден в обратном. Исследования распылены по разным институтам. Ими занимаются Радиевый и Физтех в Ленинграде, Физтех в Харькове, у него в ФИАНе в Москве тоже организована лаборатория по ядру, в ней трудится его ученик Илья Франк... К чему такая разобщенность? Нет, творческие умы надо сконцентрировать в одном месте! Ваш институт — физико-технический, слово «технический» обязывает. А что такое тематика ядра? Чистая наука! Нет от нее выхода в практику. Физтехом командует Наркомтяжпром, а Наркомтяжпрому нужно развивать промышленность.

И Вавилов подвел итоги:

— Работы по ядру надо сконцентрировать в академическом институте. И лучше всего это сделать в моем ФИАНе.

Физики переглядывались. Иоффе что-то чертил на листе, стараясь ни на кого не глядеть. Институт не разваливался, конечно, но, если будет принято предложение Вавилова, Физтех, сегодня уникальный, завтра станет одним из многих рядовых институтов.

— Ни в коем случае! — запальчиво воскликнул Алиханов. — Мы здесь начали свои работы, мы будем их здесь продолжать.

Арцимович и Курчатов тоже не выразили желания расставаться с родными стенами.

Вавилов с ласковым сокрушением развел руками. Он никого не приневоливает, тем более что никто и не уполномочивал его на это. Он рад, что физики так преданы своему делу. Он только напомнит на прощание, что предложение не снимается — двери ФИАНа открыты для всех.

Расставаясь с Иоффе, Вавилов уже не советовал и не уговаривал — предостерегал:

— Абрам Федорович, вы человек проницательный, но в современной обстановке не разобрались. Институт не раскассируют, но вряд ли вам удастся сохранить прежнюю широту тематики. Было бы нечестно, если бы я утаил это от вас.

— Ядерные исследования я все же постараюсь сохранить, — ответил Иоффе после некоторого молчания.

Физики разошлись по своим лабораториям. Алиханов через тонкую стенку слышал разговор Арцимовича с Курчатовым. Сперва они обсуждали предложение Вавилова, потом заспорили о своих экспериментах.

Недавно Курчатов отвлек Арцимовича на «попутную» совместную работу, связанную с поглощением нейтронов в разных веществах. Они обнаружили, что уже тоненькая пластинка кадмия сильно уменьшает интенсивность нейтронного потока, а дальнейшее утолщение пластинки на поглощении не сказывается. Другие элементы показывали такую же зависимость — тонкие их слои вызывали резкое ослабление потока, дальнейшее его уменьшение шло медленно.

Курчатов нашел объяснение: каждый элемент, даже в тонком слое, поглощает избирательно все нейтроны определенных, только для этого элемента характерных скоростей, а остальные захватываются значительно слабей. Арцимович доказывал, что резонансного поглощения нет, все это ошибки опыта. Курчатов ставил новые эксперименты, Арцимович обнаруживал в них изъяны, оправдывающие его скептицизм.

Алиханову надоел шум за стеной, и он вышел к приятелям.

— Лева, ты адвокат дьявола. Ты артистически во всем находишь недостатки. Это хорошее свойство для исследователя, не спорю. Но Игорь в данном случае прав. Если явление постоянно воспроизводится, оно реально.

Арцимович состроил насмешливую гримасу:.

— Постоянно воспроизводятся и просчеты. В каждом эксперименте накладывается что-то постороннее или не учитывается что-то нужное. Роден говорил: я делаю статую так — беру кусок мрамора и отсекаю все лишнее. Вот когда эксперимент будет, как статуя Родена... Раньше я свою подпись под публикацией не поставлю!

— И дождетесь, что кто-нибудь независимо от вас откроет резонансное поглощение нейтронов и раньше вас опубликует его, а вы останетесь с носом, — предсказал Алиханов.

Курчатов всей своей интуицией физика ощущал, что найдена важная закономерность. Он не мог указать, где, в чем, как она будет потом применена, но что они приоткрыли дверь в интересную область, был убежден. Арцимович признавал лишь строгие доказательства, над ощущениями он посмеивался. Курчатов нередко терялся, когда насмешливый друг излагал свои контрдоводы. У него порой пропадала охота работать над тем, что попадало под язвительный обстрел Арцимовича. Сейчас он не мог отступиться. В точности опытов он был уверен.