Сергей Снегов - Творцы

Учитывая, что положительное решение вопроса о техническом использовании внутриатомной энергии, хотя и сопряжено с рядом очень больших трудностей, которые, как нам кажется, не имеют принципиального характера, должно в корне изменить прикладную энергетику, — мы полагаем, что Академия наук должна уже сейчас принять ряд мер, которые обеспечили бы Советскому Союзу возможность не отстать в разрешении этой важнейшей задачи от зарубежных стран».

Среди неотложных практических мероприятий названы следующие:

«1. Срочно приступить к выработке методов разделения изотопов урана и конструированию соответствующих установок, для чего... в двухмесячный срок наметить учреждения и лиц, которым поручить это дело, а также определить размеры необходимых для этого специальных ассигнований и потребное количество драгоценных и цветных металлов.

2. Форсировать работу по проектированию сверхмощного циклотрона ФИАН, а также по достройке циклотрона Физико-технического института и постройке помещения и оборудования электросети к уже работающему циклотрону Радиевого института.

3. Созвать зимой 1940/41 гг. при Радиевом институте вторую всесоюзную конференцию по радиоактивности в Ленинграде. Предложить Радиевому институту представить программу ее работ к 15 сентября с.г.»

Были и другие требования — по финансам, по печатанию работ и пр.

Президиум Академии наук отнесся доброжелательно к записке Вернадского и Хлопина — требования были хорошо обоснованы и довольно умеренны. Но и их нельзя было выполнить сверх уже утвержденного плана академии без особого указания правительства. Вернадский вспомнил о совете Молотова — писать его заместителю о всем, что понадобится для работ по урану. Так появилась новая докладная, ее подписали уже не двое, а трое — к Вернадскому и Хлопину присоединился А. Е. Ферсман, вернувшийся недавно из очередной дальней поездки для осмотра ураноперспективных уголков страны. В этой докладной на имя заместителя Председателя Совнаркома СССР, датированной 12 июля 1940 года, трое академиков повторяли мысли первой записки, лишь меняли способ выражения. Указывая, «что если вопрос о техническом использовании внутриатомной энергии будет решен в положительном смысле, то это должно в корне изменить всю прикладную энергетику», они обращали внимание правительства на то, что «важность этого вопроса вполне сознается за границей, и по поступающим оттуда сведениям в Соединенных Штатах Америки и Германии лихорадочно ведутся работы, стремящиеся разрешить этот вопрос, и на эти работы ассигнуются крупные средства».

В завершение академики писали:

«Мы полагаем, что уже сейчас настало время, чтобы правительство, учитывая важность решения вопроса о техническом использовании внутриатомной энергии, приняло ряд мер, которые обеспечили бы Советскому Союзу возможность не отстать в разрешении этого вопроса от зарубежных стран».

А конкретные просьбы были все те же — строить установку для разделения изотопов урана, форсировать строительство циклотронов, еще добавилось предложение создать государственный фонд урана...

— Согласие правительства вне сомнения, — с удовлетворением резюмировал Вернадский. — Теперь дело за нами. Как будем двигаться, Виталий Григорьевич?

— Вероятно, не очень все-таки быстро, зато основательно, — ответил Хлопин, улыбаясь.

Вероятно, так бы и шло, как он наметил, — не очень быстро, зато очень основательно. Но в ход событий вмешались непредвиденные противоположно действующие факторы, и каждый оказал свое влияние.

Самым важным, огромным по своему значению фактором стала начавшаяся через год война с Германией — она сделала невозможным претворение в жизнь любых крупных проектов, не работающих непосредственно на оборону.

Это было странное состояние, он впервые его испытывал — почти истерическое желание все ускорять, всюду подстегивать. Он одергивал себя, не позволял жажде действия проявиться резким поступком. Он старался быть тем, кем всегда был, — очень энергичным и не очень торопливым. Но исходившее от него невидимое излучение тревоги и нетерпения заражало сотрудников, он активировал их своим внутренним напряжением.

Новая работа Зельдовича и Харитона, появившаяся в печати летом 1940 года, еще усилила у Курчатова чувство нетерпения. Школа Семенова, глубже всех в мире исследовавшая цепные реакции, снова показывала свои достоинства. До сих пор развал ядер урана исследовался больше качественно, чем количественно. Точной теории цепного процесса не существовало. Зельдович с Харитоном создавали теперь такую теорию. Они строили кинетику цепного процесса для случая неконтролируемого взрыва куска урана, когда, например, быстро сближаются два докритических по объему куска урана, и для случая процесса контролируемого, использующего замедлители нейтронов.

Авторы анализировали сложнейший вопрос — приближение массы урана к тому критическому объему, когда становится возможной реакция с разветвляющимися цепями, типичная цепная реакция. И приходили к выводу, что в этот момент даже очень слабые посторонние факторы начинают мощно влиять на процесс, то гася, то ускоряя реакцию. Впервые привлекая к количественному расчету нейтроны, которые вырываются из разваливающегося ядра не мгновенно, а с небольшой задержкой, авторы показывали, что эти запаздывающие нейтроны, хотя их и очень мало, существенно помогают регулировке процесса на медленных нейтронах. И снова, как и в недавнем докладе Харитона, звучала в подтексте статьи важнейшая идея: взрыв, процесс на быстрых нейтронах, осуществить возможно, но придется преодолеть множество трудностей, а главное, надежно контролируемое выделение энергии в «атомном котле» вполне реально — и поэтому «можно ожидать в ближайшее время попыток осуществления процесса».

Именно о такой «попытке осуществления процесса» в реальном атомном котле и мечтал сейчас Курчатов, на это и нацеливал своих сотрудников. Но все средства, которые были в их распоряжении, и отдаленно не отвечали тому, что практически требовалось.

Он размышлял — нажимать на Иоффе? Что мог дать нажим? Возможности директора института ограничены. Да и не захочет Абрам Федорович обирать все лаборатории, ради того чтобы одна — ядерная — безмерно разрослась Он поощряет урановые исследования, но думает не только о них. И Иоффе не верит, что выход в практику будет скорым. Он как-то обронил фразу: «Атомную проблему решит только третье поколение ученых». И не докажешь, что решение, возможно, совершится завтра! Курчатов терялся, не зная, что предпринять.

В начале июля 1940 года директор Физтеха уехал в Москву на заседание Президиума Академии наук. Он привез из столицы радостные вести. Владимир Иванович Вернадский внес в Академию наук представление об использовании внутриатомной энергии урана. Докладывал он сам — и Президиум отнесся к его инициативе очень благожелательно.