Евгений Анисимов - Держава и топор

Первые правовые нормы об извете (доносе) возникли во времена образования Московского государства. В статье 18 2-й главы Соборного уложения, обобщившей практику предшествующей поры, об извете сказано: «А кто Московского государьства всяких чинов люди сведают, или услышат на ц. в. в каких людех скоп и заговор, или иной какой злой умысел и им про то извещати государю… или его государевым бояром и ближним людем, или в городех воеводам и приказным людем». Эта статья толкует извет как обязанность подданного, о чем говорит и статья 19 о наказании за недонесение, а также статьи 12 и 13 о ложном доносе. Наконец, в 15‐й главе сказано о награде за правый извет из имущества государственного преступника в размере, «что государь укажет».

В царствование Петра I прежние нормы об извете не только сохранились в законодательстве, но и получили свое дальнейшее развитие. Указы царя и Сената многократно подтверждали обязанность подданных доносить. Изданный 23 октября 1713 года указ стал одним из многих «поощрительных» постановлений на эту тему. В нем говорилось: «Ежели кто таких преступников и повредителей интересов государственных и грабителей ведает, и те б люди без всякаго опасения приезжали и объявляли о том самому е. ц. в., только чтоб доносили истину; и кто на такого злодея подлинно донесет, и тому, за такую его службу, богатство того преступника, движимое и недвижимое, отдано будет; а буде достоин будет, дается ему и чин его, а сие позволение дается всякого чина людем от первых и до земледельцев, время же к доношению от октября месяца по март».

Извет упомянут и на первых страницах Артикула воинского: «И ежели что вражеское и предосудительное против персоны е. ц. в. или его войск, такожде его государства, людей или интересу государственного что услышу или увижу, то обещаюсь об оном, по лучшей моей совести и сколько мне известно будет, извещать и ничего не утаивать». Стоит ли говорит о святости присяги для военного человека, дающего ее перед строем, и о страхе нарушения этой присяги. Не будем забывать, что закон наказывал воина еще и за неизвет.

Отдельными указами поощрялись доносы на фальшивомонетчиков, дезертиров, а также о самых разных преступлениях чиновников, подрядчиков, таможенников, судей, питейных голов и т. д. Во многих случаях изветчика ждала награда: для свободных «пожитки и деревни» или четверть имущества виновного, а для крепостных – свобода.

В практике доносительства при Петре I произошли важные изменения, после того как в 1711 году возник институт фискалов – штатных доносчиков во главе с обер-фискалом. Они находились во всех центральных и местных учреждениях. Инструкция предписывала им «над всеми делами тайно надсматривать и проведывать про неправый суд, також в сборе казны и протчего», а затем доказывать вину преступника в надежде получить награду – половину его имущества.

В сознании русских людей понятие «фискал» стало символом подсматривания и гнусного доносительства. Как сообщали Петру I фискалы Михаил Желябужский, Алексей Нестеров и Степан Шепелев, «в разные числа, ненавидя того нашего дела, [сенатор] Племянников называл нас, ставя ни во что, улишными судьями (то есть грабителями. – Е. А. ), а князь Яков Федорович (Долгорукий. – Е. А. ) антихристами и плутами». Высшие чиновники всячески сопротивлялись разоблачениям фискалов, угрожали им, уничтожали собранный фискалами материал. Так, в 1717 году сенатор И. А. Мусин-Пушкин приказал сжечь целый ящик материалов о казнокрадстве М. П. Гагарина. Ненавидели фискалов и за то, что, собрав материалы для обвинения, они иногда шантажировали ими чиновников.

Но Петр I все же оставался иного, лучшего мнения о фискалах. Для царя это были своеобразные сыскные золотари – он признавал, что «земского фискала чин тяжел и ненавидим». Хотя царь не сомневался, что отдельные фискалы грешны (в 1724 году он казнил за злоупотребления генерал-фискала А. Нестерова), тем не менее польза, которую они приносили стране, казалась царю несомненной – ведь, по его мнению, в России почти не было честных чиновников и только угроза доноса и разоблачения могла припугнуть многочисленных казнокрадов и взяточников, заставить их соблюдать законы. Неутомимая фискальская деятельность того же Нестерова в 1714–1718 годах позволила вскрыть колоссальные хищения государственных средств сибирским губернатором М. П. Гагариным и другими высокопоставленными казнокрадами. Царь обобщил накопленный опыт работы фискалов и в указе 17 марта 1714 года уточнил их обязанности. Фискалы ведали все «безгласные дела», то есть не имеющие челобитчиков, просителей по ним. К таким делам относились прежде всего «всякия преступления указом», все, «что к вреду государственному интересу быть может, какова б оное имяни ни было». Фактически каждый нарушитель указов становился жертвой доноса фискала.

Зная, как дерзко и самовольно ведут себя облеченные огромной властью фискалы, Петр пытался ввести ограничения в их деятельность – он предписал, что фискалы должны «во всех тех делах… только проведывать и доносить и при суде обличать» и никогда «всякого чина людем бесчестных и укорительных слов отнюдь не чинить». И тем не менее норма о безответственности фискала в случае ложного доноса сохранилась: «Буде же фискал на кого и не докажет всего, то ему в вину не ставить, ибо невозможно о всем оному окуратно ведать». Большее, что им грозило в этом случае, – «штраф лехкой», чтобы впредь «лучше осмотряся, доносили». Наградой же за верный извет служила половина конфискованного имущества, которую делили между собой фискал-изветчик, его коллеги по городу или губернии, а также обер-фискалы «с товарищи». Это была новинка закона – теперь «изветное дело» стало приносить материальную выгоду всему сообществу фискалов.

По форме изветы были письменные и устные. В XVIII веке письменные изветы оформляются в форме «доношений», «записок». К этому типу относится донос управляющего уральскими заводами В. Н. Татищева на полковника С. Д. Давыдова, который в 1738 году прибыл в командировку в Самару и за столом у Татищева произнес «непристойные слова». Донос Татищева состоял из двух частей: собственно доношения – извета на имя императрицы Анны – и приложения – доношения. В своем доносе Татищев писал: Давыдов, «будучи у меня в доме, говорил разные непристойные слова о персоне ваше. и. в. и других, до вышнего управления касающихся в разных обстоятельствах, которые точно, сколько [из‐за] великой моей горести и болезни упомнить мог, написал при сем…» И в приложенной «Обстоятельных слов тех записке» Татищев изложил все, что сказал ему Давыдов.

Это был самый сложный по форме донос, который встретился мне среди материалов ХVIII века. Обычно же письменный извет – это «доношение», по-современному говоря, заявление. Подполковник Иван Стражин в 1724 году собственноручно написал следующий извет: «В Архангелогородскую губернскую канцелярию. Доношение. Сего генваря 9-го дня я, нижеименованный, был у секретаря Филиппа Власова в гостях и по обедне, между церковным пением, пел во прославление славы е. и. в. титул, упоминая с присланными… формами, и, как начал тот речь титул „Царю Сибирскому“, и тогда Сибирский царевич Василий Алексеевич говорил, что-де, Сибирский царь он, Василей, и за то его, Василья, я, нижеименованный, бранил и говорил ему: „Какой ты Сибирский царь, но татарин?!“, и оной Сибирский к тем речам говорил, что-де, дед и отец ево были Сибирские цари и о том я, нижеименованный, по должности своей объявляю чрез сие. При том были…». Далее приводится список свидетелей, на которых доносчик «слался» как на людей, готовых подтвердить его извет.