Николай Коняев - Игрушки императоров

Историки часто упрекают Алексея в притворстве, в равнодушии к отцовским делам. И вместе с тем никто из них не отрицает, что Алексей всегда старался угодить отцу: прилежно учился, выполнял все приказы и поручения и никогда, как это говаривали в старину, не выходил из-под его воли.

Противоречие очевидное, но вполне объяснимое.

Как и в случае замалчивания реформ Федора Алексеевича, историки, следуя в кильватере политики культа Петра, и здесь, заранее, априори переносят всю вину за дальнейшие события на Алексея, дабы нечаянно не бросить тень на монументальный образ Петра Великого.

Между тем мотивы антипатии Петра I очевидны и легко объяснимы. Алексей был сыном от нелюбимой, более того, ненавистной жены. И какие бы способности ни проявлял он, как бы терпеливо ни сносил упреки и притеснения, все это не имело значения для отца, не могло переменить его мнения о сыне.

В деспотически-самодержавном сознании Петра I личностное легко сливалось с государственным, они переплетались, подменяли друг друга.

В царевиче Алексее Петр I видел прежде всего не родную кровь, а то русское, духовное начало жизни, которое он стремился выкорчевать навсегда, по всей стране…

И даже если допустить, что Алексей и по характеру своему, и по душевному складу, и по воспитанию олицетворял только русскую косность (а это все-таки ничем не подкрепленное допущение!), то все равно: можно ли от живого человека требовать, чтобы он вот так, вдруг переменил свою душу?

Потребовать-то, конечно, можно, только вот исполнить подобное требование не удавалось еще никому…

Сам Петр I наверняка понимал это.

И Алексей тоже понимал, что требование «нелицемерно исправиться» на самом деле содержит приказ самоустраниться, каким-то образом самоуничтожиться, освобождая дорогу еще не родившемуся Шишечке.

Достойно и мужественно Алексей ответил отцу, что готов уйти в монастырь…

Но Алексей — не для Петра I, а для уже родившегося Шишечки! — опасен и в монастыре.

В царевиче Алексее видит измученная страна избавление от тягот и несправедливостей петровского режима. Алексей — надежда огромной империи, миллионов и миллионов людей. И кто даст гарантию — нашептывали Петру I сановники, — что оскорбленная, растоптанная русская старина не выведет Алексея из монастыря после смерти Петра? Не провозгласит царем, отталкивая от престола обожаемого Шишечку?

Нет, Петр I и сам видел, что нет этой уверенности.

А раз так, значит, и действовать нужно иначе.

Алексея необходимо не в монастырь заточить, а уничтожить физически. Тем более что вместе с ним будут уничтожены и надежды страны на возвращение к счастливому и спокойному прошлому…

Совершить задуманное оказалось непросто. Все-таки Алексей был законным наследником престола…

Но на стороне императора самодержавная власть, бесконечная сила воли, зрелый ум, житейская опытность и, разумеется, дьявольская хитрость советников.

Интрига, задуманная Петром I и его сподвижниками, разыгрывается почти как на театральных подмостках.

Петр I отклоняет просьбу сына, запретив принять монашеский сан. Отправляясь за границу, он приказывает сыну «подумать»…

Психологически расчет очень точный.

Петр I знает и о мечтательности сына, и о его привязчивости. И он не ошибся.

Уже отрекшийся было от мирской жизни, Алексей начинает мечтать, строить планы.

Преградой на пути в монастырь становится и Евфросиния — женщина, которую он полюбил…

Некоторые исследователи полагают, что Евфросиния была шпионкой Меншикова и «светлейший» подсунул ее царевичу, исполняя давно задуманный план.

Как бы то ни было, но именно Евфросиния отвлекает царевича Алексея от спасительных — речь идет не только о нравственном, но и физическом, политическом и даже историческом спасении — мыслей о монастыре.

Счастье сына, разумеется, не цель Петра I, а лишь средство достижения задуманного.

Едва только разгораются в мечтательном Алексее надежды на счастье — какой безжалостно-точный расчет! — курьер вручает ему новое письмо… Алексей немедленно должен ехать за границу или не мешкая отправиться в монастырь.

В самой возможности выбора и заключалась ловушка. Возможность бежать от деспота-отца, который — Алексей уже наверняка знал это! — и в монастыре не даст ему покоя, прельстила царевича.

Ловушка сработала.

Алексей принял решение бежать.

Хитроумный капкан защелкнулся…

Дальше — вынуть добычу из капкана — было делом техники.

В последний день января 1718 года Алексея привезли в Москву, а 3 февраля был оглашен манифест об отрешении его от престола и сразу же произведены аресты среди друзей царевича.

Еще проще оказалось добиться самооговора.

В петровских застенках применялись такие изощренные пытки, что и мужественные, не раз смотревшие в лицо смерти стрельцы становились здесь болтливыми, словно бабы, и возводили на себя и на своих друзей любую напраслину.

Для следствия по делу царевича в Санкт-Петербурге была создана Тайная канцелярия, ведавшая, кстати, потом всеми делами, связанными с охраной престола…

19 июня 1718 года царевича начали допрашивать, и через неделю он умер под пытками в Трубецком раскате Петропавловской крепости.

На следующий день, 27 июня, Петр I устроил шумный бал, отмечая годовщину Полтавской победы…

Да и от чего было не радоваться ему, если — как ему казалось! — удалось победить сам Божий промысел и вопреки судьбе оградить права на престол любимого Шишечки!

Радовался император и месяц спустя, читая в Ревеле письмо своей супруги: «О себе доношу, что я за детками, слава Богу, в добром здоровье. И хотя, пред возвращением моим в Питербурх, Пиотрушка был в здоровье своем к последним зубкам слабенек, однако ныне, при помощи Божией, в добром здоровье и три зубка глазовых вырезались. И прошу, батюшка мой, обороны: понеже немалую имеет он со мною за вас ссору, а имянно за то, что когда я про вас помяну ему, что папа уехал, то не любит той речи, что уехал, но более любит то и радуется, как молвишь, что здесь папа».

Петр веселился, не зная, что меньше чем через год Шишечка умрет и при вскрытии выяснится, что он был неизлечимо болен от рождения…

Когда, оговоренный Евфросинией, умирал под пытками царевич Алексей, его сыну — будущему императору Петру II — не исполнилось и четырех лет.

Он рос под присмотром нянек, и никто не хлопотал о его развитии и воспитании.

У внука российского императора не было родителей, не было и могущественных покровителей. Проявление малейшего участия к несчастному сироте считалось опасным. Любой самый невинный шаг в этом направлении мог быть превратно истолкован подозрительным и безудержным в гневе императором.