Игорь Адабашев - Мировые загадки сегодня

«Уже тысячи лет тому назад отдельные ученые высказывали мысль о „развитии“ вещей, но что это понятие царит во Вселенной, что сам мир есть не что иное, как „вечное развитие субстанций“ (тут под субстанцией понимается материя. — И. А .), — эта грандиозная мысль есть детище нашего XIX столетия. Она впервые получила конкретную форму и завоевала себе право гражданства во второй половине нашего столетия. Великому английскому естествоиспытателю Чарльзу Дарвину принадлежит бессмертная заслуга эмпирического обоснования этого величайшего философского понятия».

Эти слова взяты из «Мировых загадок» Эрнста Геккеля. Он имел полное основание гордиться за свой век и своего великого современника. Действительно, мировая наука уже была способна дать Чарлзу Дарвину материал для его гениальных обобщений. Великий ученый четко доказал, что в природе нет «разумных целей» и «целесообразности», предопределенной якобы сверхъестественной силой. То, что мы подразумеваем под целесообразностью, удивляющая нас гармония и согласованность в живом мире есть не что иное, как обусловленное естественным отбором соответствие строения организмов определенным условиям их существования. Эта приспособляемость не выступает следствием «божественного акта творения», а вырабатывается исторически, в результате постепенной, сложной, необычайно длительной и зачастую противоречивой деятельности естественного отбора.

В последнее время становится все ясней, что большую роль тут играют случайные мутации, взаимосвязи с космосом, смены геологических, климатических и других факторов. Постепенно проясняются самые «скрытые пружины» диалектических противоречий, приводящие в движение вечный поток эволюции. Подтверждается истинность того, что приспособленность никогда не является абсолютной. Она всегда имеет относительный характер, превращаясь в свою противоположность тогда, когда организм попадает в новые, необычные для него условия. Мы видим тому наглядные примеры в драматической судьбе вымерших животных. Судьбе неизбежной, предопределенной, но не какими-то таинственными силами, а вполне познаваемыми процессами. Причинами вполне земными.

Мы видим и другое: ход эволюции един и неразрывен. Изменения в животном мире связаны с растительностью, с «жизнью» планеты, которая в свою очередь зависит от солнечной активности, цикличности влияния сил гравитации, движения Солнца в просторах Вселенной и многого, многого другого…

Все это настолько сложно, что многие важные вопросы эволюционного развития животных и растений еще не решены. Однако уже не вызывает никакого сомнения истинность того, что «разумность» и кажущаяся «целесообразность» в живой природе являются неизбежным результатом длительного действия объективных причин.

Природа «экспериментирует» с живым миром на нашей планете более трех миллиардов лет. За это время в результате длительного процесса эволюции, борьбы за существование и естественного отбора сложились биологические системы, обладающие высочайшим совершенством.

Сочетание сложности, перед которой пасуют любые инженерные установки (вспомните хотя бы устройство клетки), недостигаемой пока в технике надежности (например, сердце-насос) и гармонического совершенства представителей живой природы привлекло к ним в последние годы особое внимание ученых. Ведь заманчиво, использовав весь мощный арсенал современных точных наук, тщательно разобраться в «конструкции» живого, используя ее затем в качестве моделей для создания машин и приборов, необходимых человеку. Так родилась одна из новых областей науки — бионика.

Углубленное познание живых организмов заставило по-новому взглянуть на некоторые стороны эволюционной теории. Опять старая история! На этот раз бионика сокрушает установившиеся догмы, приносит с собой точные научные истины, а телеологи спешно поднимают крик о «крахе эволюционного учения».

А суть дела, в частности, в следующем. Крупнейшие естествоиспытатели прошлого века Альфред Уоллес и Генри Бейтс, развивая дарвиновское учение, обосновали теорию мимикрии — подражания незащищенных животных в окраске и форме животным, защищенным, несъедобным или хищным.

Вы, конечно, прекрасно помните еще по школьным урокам всевозможных бабочек с защитной окраской, гусениц, подражающих сухому сучку, и желтопятнистых ящериц, сливающихся с почвой. Почему-то именно этот раздел школьной биологии лучше всего западает в память.

В ряде музеев имеется бабочка каллима, точно имитирующая сухой лист бука.

Отросток заднего крыла такой бабочки повторяет очертания черешка листа и плотно касается ветки. Целый век каллиму рисовали во всех учебниках и экспонировали в музеях именно сидящей на сухой ветке, вверх головой, так что «черешок» плавно переходил в очертания ветки. Полная иллюзия сухого листочка, «классический» пример великолепной мимикрии.

Но вот неприятный конфуз. Собственно, никто никогда не видел живую каллиму сидящей на ветке, да еще на сухой. А когда стали выяснять причину, то оказалось, что эта бабочка — обитательница влажных болот. И сидит она всегда на траве, широко расправив крылья, которые у нее сверху окрашены не в бурый цвет сухих листьев, а в ярко-синий с оранжевыми пятнами. Если изредка каллима и присядет на веточку, то, сложив крылья, она всегда усаживается вниз головой, так что удивлявшие людское воображение подражательные «жилки листа» и «черешок» располагаются прямо противоположно очертаниям соседних листьев.

Приведенный пример принципиально важен. Он наглядным образом свидетельствует, что люди в погоне за истиной порой приписывают природе не то, что существует объективно, а то, что им хотелось бы видеть. И вот в музеи всего мира несут сухие листья бука, ибо именно на эти листья похожа окраска и рисунок крыльев каллимы. Затем истина в буквальном смысле «переворачивается» с ног на голову, ибо каллиму, как мы говорили, усаживают противоположно ее естественной позе… Затем мы умиляемся необычной мимикрической приспособленности.

Люди во многом упрощенно объясняли вполне реально существующие особенности и поступки живых существ. Научные данные бионики отбросили неверные гипотезы, открыв тем дорогу к поискам истины.

Подобных примеров можно привести много. Известно, что многие ядовитые насекомые и цветы имеют особо яркие и броские окраски. Некоторые неядовитые насекомые имеют такую же окраску. Это было воспринято людьми как определенное «стремление» неядовитых насекомых ввести в заблуждение своих смертельных врагов — птиц.

Но где критерий ядовитости и неядовитости? Установлено также, что некоторые птицы видят цвета не так, как люди. В частности, столь «модный» у ядовитых (по крайней мере с нашей точки зрения) насекомых ярко-красный цвет воспринимается такими птицами как спокойный зеленый.