Игорь Бунич - Влекомые Роком. Невероятная победа

В 18.37 Нагумо передал на линкор приказ оставить "Хирю" и присоединиться к крейсеру "Нагара". "Кирисима" повернул на северо-запад, и, когда линкор стал медленно удаляться от горящего авианосца, старпом "Кирисимы" капитан 2-го ранга Хонда задумчиво глядел на оставляемый "Хирю". Авианосец выглядел черным на фоне заката, а из каждого его бортового портика вырывались языки огня. На расстоянии маленькие тонкие языки пламени напомнили ему фонарики — сотни бумажных фонариков, которые зажигают по праздникам у него на родине.

Глядя на тяжело накренившийся "Йорктаун", капитан 2-го ранга Гартвиг с трудом подавил вздох. Почти два года его эсминец "Рассел" входил в состав охранения авианосца и стал как бы частью его. Теперь же его приходится бросить на произвол судьбы.

После снятия экипажа с "Йорктауна" адмирал Флетчер приказал кораблям охранения идти на соединение с силами адмирала Спрюэнса. Приказ есть приказ, но от этого не становилось легче. В голове у Гар-твига все время вертелась фраза из "Гамлета": "Увы! Бедный Йорик, я так хорошо знал его!"

Очень многие считали оставление "Йорктауна" преждевременным. Авианосец держался на воде, пожар был потушен, крен не увеличивался, и крейсер "Портленд" был готов начать буксировку. Однако адмирал Флетчер, взвесив все факторы — возможность новой атаки, находящиеся где-то поблизости тяжелые корабли противника, подводные лодки, — приказал отходить. Наступала ночь, и опасность быть пойманным у брошенного авианосца становилась вполне очевидной. В 17.38 Флетчер отдал приказ всем следовать на восток. Следующие 35 минут "Йорктаун" один покачивался в надвигающейся темноте. Затем в 18.13 был передан новый приказ: "Эсминцу "Хьюджес" вернуться к авианосцу и остаться возле него".

Остальные корабли 17-го оперативного соединения двинулись на соединение со Спрюэнсом, который еще принимал самолеты, возвращающиеся после завершающих ударов по противнику. Снова встревоженные взгляды пересчитывали возвращающиеся бомбардировщики, ища признаки повреждения или жертв. Но на этот раз напряжение было гораздо меньшим, чем утром, главным образом благодаря радио. Эфир был заполнен радостными криками пилотов и шутками: "Эй! Им уже нечем нас сбивать, разве что помойными ведрами!" "Ого! В меня, кажется, летит помойное ведро!"

На этот раз на авианосец не вернулись три машины, а три других были тяжело повреждены. У самого Галлахера при выходе из пике открылась старая рана в спине. Боль буквально убивала командира авиагруппы. Он не в силах был даже нагнуться, чтобы выпустить посадочный гак. Однако без выпущенного гака на авианосец совершить посадку было невозможно. Не могло быть и речи о посадке на воду — Галлахер отлично понимал, что со своей больной спиной он никогда не выберется из машины. Галлахер отвернул в сторону, пропуская на посадку остальных, отчаянно пытаясь выпустить посадочный гак. Теряя сознание от боли, лейтенант все-таки ухитрился дотянуться до рукоятки выпуска гака и в 18.34 посадил свой самолет на палубу "Энтерпрайза".

Уныние царило на временном флагманском корабле адмирала Нагумо легком крейсере "Нагара". Сам Нагумо вспоминал былые дни, когда он командовал эсминцем и говорил что-то невнятное о ночных торпедных атаках, которые следует навязать противнику с наступлением темноты. Начальник штаба соединения адмирал Кусака лежал на койке в маленькой каюте, мучаясь от растянутых сухожилий на ногах. Когда он был нужен на мостике, то один здоровенный матрос нес его туда, как свиную тушу. Это была смешная картина, в какой-то мере символизирующая беспомощность и бедственное положение всего соединения Нагумо.

А на мостике "Ямато" адмирал Ямамото наконец начал осознавать весь ужас положения, лихорадочно обдумывая план дальнейших действий. Еще в 12.20, узнав о выходе из строя трех авианосцев Нагумо, главком отдал новый четкий приказ по Объединенному флоту. Транспортам было приказано временно отойти. Подводным лодкам — занять позиции несколько восточнее их линии. Адмиралу Какута — оставить Алеутские острова и спешить на юг с легкими авианосцами "Рюдзе" и "Джунье". Адмиралу Кондо отдавать приказы не было нужды — он уже спешил на север со своими линейными кораблями и авианосцем "Дзуйхо". Сам Ямамото продвигался на восток, ведя могучий "Ямато", два других линкора и авианосец "Хосе". При благоприятных обстоятельствах эти соединения включая четыре легких авианосца должны были соединиться с Нагумо в течение ночи.

Первым должен был появиться Кондо — его соединение находилось всего на расстоянии 300 миль от Нагумо. Ямамото надеялся, что если все эти корабли построить вокруг "Хирю" и его мощного прикрытия, то этого будет достаточно, чтобы добить американский флот. Кроме того, оставалась и первоначальная цель операции — сам Мидуэй. Не собираются ли американцы превратить Мидуэй в непотопляемый авианосец и тем самым держать большую часть Объедиценного флота под постоянными ударами своей авиации?

"Бог операций" капитан 1-го ранга Куросима убеждал главкома, что авиабаза на Мидуэе должна быть уничтожена, даже в ущерб быстрейшему сосредоточению сил. Адмирал согласился и в 13.10 радировал Кондо: "Выделите часть сил для обстрела и уничтожения авиабазы противника на "AF". Оккупация "AF" и "АО" временно откладывается". Алеутская операция была вскоре возобновлена, но захват Мидуэя отложен по меньшей мере до тех пор, пока корабли адмирала Кондо не ослабят оборону атолла. Для выполнения этой операции Кондо выделил новейшие и самые быстроходные крейсера японского флота "Кумано", "Судзуя", "Микума" и "Могами". Под командованием адмирала Такео Курита они ринулись на северо-восток со скоростью 32 узла.

Планирование дальнейших шагов было бы значительно легче, знай в штабе Ямамото хоть немножко больше о реальной обстановке. Но Нагумо отправил им единственное короткое сообщение, описывающее утренний налет, и с тех пор от него не было ни слова. В 16.55 штаб главкома запросил Нагумо по радио, требуя дополнительной информации. Никто даже не подтвердил получение этой радиограммы — возможно, потому что она пришла в самое неудачное время, когда американские пикирующие бомбардировщики внезапно атаковали "Хирю".

Адмирал Ямамото оставался в неведении: с 11.30, почти 6 часов, он не получал никаких сообщений от Нагумо. Адмирал, начиная нервничать, беспокойно ходил взад и вперед по мостику, рассеянно поднимая свой бинокль и смотря на восток, как будто таким образом можно было узнать что-то новое.

Как обухом ударило сообщение в 17.30 — "Хирю" горит в результате попадания бомб. Ямамото тяжело опустился в кресло, стоящее в центре флагманской рубки. Он не сказал ни слова. Несколько минут главнокомандующий Объединенным флотом сидел без движения как мертвый.