Андрей Савельев - От Геракла до Перикла. Древнегреческая история

После победы над мессенцами спартанцы учредили обычай в честь поэта Тиртея. В совместных трапезах они по очереди исполняли стихи Тиртея, а победитель получал награду в виде куска мяса. В данном случае социальное равенство сочеталось с поощрением лучшего, выделением его из всех. Это касается и лучшего исполнителя стихов, и самого Тиртея, которому отдавались почести. Таким образом, культ Тиртея в Спарте имел общегосударственный статус.

Афинское происхождение поэта Тиртея, отмеченное еще античными историками. Мы имеем совокупное действие двух традиций. С одной стороны, афиняне были склонны приписывать своему городу происхождение всего позитивного в Элладе, с другой – спартанцы исключали возможность занятия чем-либо, кроме военной службы, а это значит, что все их поэты должны были быть чужестранного происхождения. При этом Спарта становилась прибежищем достойных изгнанников, не признанных на собственной родине, и подобный подход использовал афинскую гордыню на пользу Спарте.

Такая ситуация способствовала складыванию общеэллинского культурного пространства: изгнанникам было где найти приют – их принимали соплеменники других полисов, обрадованные возможностью утереть нос конкурентам и восславить собственный полис вместе с талантом изгнанника.

Быт греков Гомера рассматривается как наслоение картин из разных эпох. Но в действительности такое наслоение могло сохраняться и в жизни – в течение многих веков. Перемещение греков-переселенцев смешивало различные стили жизни – не только в литературном произведении. Поэтому гомеровские поэмы лучше считать портретом пространной эпохи, а не компиляцией картин, выхваченных из различных времен. Иначе рассыпается целостность произведения и нивелируется его значимость, которой уже не будет никакого объяснении.

Алексей Лосев очень точно определяет причины совмещения исторических пластов у Гомера: признаки грядущих эпох возникают у пророков, опережающих свое время. Поэтому следы классической эпохи были не только предчувствием, но и предрешением гомеровских поэм. Микенская эпоха ко времени Гомера уже сложила эпический стиль, который Гомер не мог придумать, а заимствовал, расцветив его свободным творчеством, в котором было предчувствие грядущих «темных веков». Древнейшая искрометная народность сочеталась с торжественной величавостью в духе микенских царств, а также с трагедийными сценами, которые распространились в драматическом искусстве несколько веков спустя.

Поэмы Гомера демонстрируют множество бытовых примет жизни эллинов. Но это эллины гомеровских времен, которые очень сильно отличаются от тех греков, о которых нам рассказывают более поздние авторы, а главное – современные музеи. Классические греки – это развитая письменность, великолепная скульптура, завораживающая идеалом обнаженного человеческого тела. Гомеровские греки не знают письменности, вообще каких-либо знаков и символов, не имеют ни скульптуры, ни вазописи, их тела всегда покрыты одеждой (раздетым оказывается только Одиссей в комической сцене встречи с Навсикаей). И они беспрерывно говорят длинные речи. Гомер значительную часть своих произведений составляет из речей главных героев. Которые даже в ситуациях, когда требуется не столько слово, сколько дело, затевают длинные монологи. Что должно было вызвать отвращение, скажем, у классических спартанцев.

Еще одно кардинальное отличие гомеровских греков от классических – полное отсутствие совпадения имен. Имена гомеровских героев и царей в постгомеровское время не повторяются. Хотя их популярность огромна. Их святилищами покрыта вся Эллада, но никто не решается присвоить их имена своему потомству. Это время других царей и других героев. А к гомеровским в лучшем случае возводят свои генеалогии. При этом в генеалогиях архаического и классического периодов повторение имен встречается достаточно часто. Повторение имен – дело естественное для эллинов, но исторические периоды разделены так, что давать столь архаические имена никто из классических греков даже не думает. Причиной тому – отношение к микенскому эпосу как к священным текстам, а не как к литературе.

Заметим, что все народы, с которыми общается Одиссей и его спутники говорят на одном языке или, по крайней мере, эллины их легко понимают. И «дикий» Полифем, и «дикие» лотофаги и лестригоны, и благородные феаки. Ни разу Одиссей не сталкивается в «варварами» – с людьми, чья речь была бы ему непонятна. Получается, что он, несмотря на сказочность ряда сюжетов, им самим рассказанных, остается в рамках хорошо известного эллинам пространства.

В «Одиссее», несмотря на описание дворцов, нет упоминаний о каких-либо статуях, картинах, вообще о каких-либо украшениях. Красивое изделие – это только сосуды из серебра и золота или одежда. Изукрашенный вещей Одиссей не встречает. В «Илиаде» украшения оружия минимальны. Подробно описывается лишь щит Ахилла. В остальном никаких украшений, изображений Гомер не замечает. Он может рассмотреть мелкие царапины на медном доспехе, оставленные оружием врага в битвах, но не видит там никаких рисунков.

Напротив, эллинская цивилизация классического периода – это сплошные изделия изобразительного искусства. О чем подробно говорит Павсаний, описывая Элладу как музей под открытым небом. Отсюда напрашивается вывод, что мир Гомера весьма удален от классического периода Древней Греции. Да и архаического тоже. Даже если считать, что в «Одиссее» есть множество признаков геометрического стиля, известного по керамике, то никаких признаков этого стиля в быте эллинов, который представляет Гомер, не обнаруживается. Гомера очень интересуют вещи, и он описывает их подробно. Но на этих вещах нет изображений. Они за малым и уникальным исключением прекрасны своей формой и блеском, но не деталями, которые что-то изображают.

Геометрический стиль появляется в керамике явно позднее «геометрических» стихов Гомера с сюжетными «триптихами» и строгой последовательностью перечня героев и народов в Каталоге кораблей. Никак не наоборот. Иначе у Гомера мы бы увидели хотя бы один сосуд с геометрическим рисунком, какой-то предмет, изготовленный по геометрическим законам. Но ничего этого нет. Все это приходит после Гомера. И поэтому датировка его творчества – доархаическая, микенская.

Природа в «Одиссее» практически бесцветна. В ней нет ни голубого неба, ни зеленой травы, ни цветов разных оттенков. Одежда может быть старой, новой, теплой, «прекрасной», у женщин – изредка «блестящей». Но у нее нет цвета. При этом цвета эллины различают неплохо: они не путают цвет золота, серебра и меди. Упоминается также некое «седое железо», которое надо было прострелить из лука. И еще «блестящее железо» которое тафосцы используют как средство обмена. Возможно, то и другое – либо олово, либо свинец. В «Илиаде» говорится о «синем железе» – из него сделаны топоры, а также упоминается о «хитрых изделиях железа», что свидетельствует: автор этих строк не знал, для чего железо используется и каковы изделия из него. Есть еще упоминание о закалке железа, когда дается весьма натуралистическое сравнение: выколотый глаз Полифема зашипел как железо, которое опустили в воду. Железо на две огромные поэмы упоминается не более полутора десятков раз, а об изделиях можно судить чаще всего косвенно, и это упомянутые уже топоры, наконечник стрелы и кинжал. Может быть, это поздние вставки в текст. Потому что на вооружении в гомеровских греков сплошная медь (поножи, мечи, наконечники копья, шлемы, доспехи), а железо появляется в виде диковинок – как призовые топоры в погребальных играх по Патроклу. Павсаний упоминает, что в качестве артефактов в святилищах Эллады хранятся только медные изделия.