Андрей Савельев - От Геракла до Перикла. Древнегреческая история

От всей этой истории остались «камбалоподобные части». Из двуполых андрогинов мужской кусок охоч до женщин, женский – до мужчин. Оба куска – блудодеи и распутники. Прежде женские особи, давшие теперь женские половинки, стали лесбиянками. Распиленные пополам мужские особи влекутся к мужчинам, «им нравится лежать и обниматься с мужчинами». Аристофан дает гомосексуалистам двоякую оценку: «Это самые лучшие из мальчиков и из юношей, ибо они от природы самые мужественные. Некоторые, правда, называют их бесстыдными, но это заблуждение: ведут они себя так не по своему бесстыдству, а по своей смелости, мужественности и храбрости, из пристрастия к собственному подобию. Тому есть убедительное доказательство: в зрелые годы только такие мужчины обращаются к государственной деятельности». Тем не менее, обычай принуждает их к браку и деторождению.

Что-то здесь наблюдается сходное с современностью – с «голубым лобби» во властных структурах и «климовскими» персонажами.

Приводя данный отрывок из «Пира» в книге «Очерки античной мифологии и символизма» (в несколько ином варианте перевода), выдающийся Алексей Лосев принимает эти слова за позицию Платона и не ощущает иронии, пародии, которая превращает обсуждение в издевку над Эротом, другими богами и глупыми суевериями. И над гомосексуальными отношениями также.

Завершая свою речь, Аристофан предупредил: «если мы не будем почтительны к богам, нас рассекут еще раз, и тогда мы уподобимся не то выпуклым надгробным изображениям, которые как бы распилены вдоль носа, не то значкам взаимного гостеприимства». И просит Эриксимаха не вышучивать его речь. Действительно, Аристофан не смог выдать искрометной импровизации и стал зануден. Поэтому его размышление никого из участников пира не заинтересовало, и не было прокомментировано. Зато оно с огромным интересом воспринято в последующие века. Иным мыслителям кажется, что это и есть ключевой момент «платонизма». Платон достиг своей цели: скоморошество Аристофана обеспечило его тексту выживаемость в волнах истории, а также отвлекло подавляющее большинство читателей всех времен и народов от основных мыслей «Пира».

Наконец, после выступлений, которые маскируют ключевые идеи участников пира, в дело вступают Агафон и Сократ.

Следуя насмешливому тону, заданному Аристофаном, Сократ и Агафон сразу перешли на ироничные похвалы друг другу: Сократ возносит хвалу мудрости Агафона, способного выступать в театре перед огромной толпой, а Агафон преклоняется перед мудростью собравшихся, которые для него гораздо страшнее большой толпы невежд. Сократ иронизирует: присутствующие тоже были в той толпе. И если бы участники обсуждения были действительно умны, то Агафон мог бы устыдиться.

По своему обыкновению Сократ стал своими вопросами заводить собеседника в логический тупик. Но вмешался Федр и потребовал возвращения к восхвалению Эрота. Агафон сказал, что он именно этим и будет заниматься в своей речи, поскольку его предшественники восхваляли не самого Эрота, а результаты его деятельности, полезные людям.

Агафону Эрот представляется самым красивым. Потому что он самый молодой. Он ненавидит старость и бежит от нее. И здесь Агафон спорит с Федром. Отношения между древнейшими богами, о которых писали Гесиод и Парменид, диктовала вовсе не Любовь, а Необходимость. Иначе боги не оскопляли бы друг друга, не совершали бы насилия. И только теперь, когда боги живут в мире и дружбе, ими правит Эрот.

Эрот нежен. Потому что «обитает в самой мягкой на свете области, водворяясь в нравах и душах богов и людей». Эрот обладает гибкостью форм, незаметно проникая в душу и так же незаметно покидая ее. Его сущность чужда всему безобразному. И у него прекрасная кожа, поскольку он живет только среди свежих цветов, избегая всего увядшего и поблекшего.

Помимо внешних признаков, Эрот славен своей уживчивостью среди богов и людей, поскольку никого не обижает, и его не обижают. Ему всегда служат добровольно. Тем самым он справедлив. А кроме того, рассудителен, подчиняя себе все страсти и обуздывая их. Эрот еще и храбр, потому что владеет Аресом через его любовь к Афродите, а значит – сильнее его. Эрот мудр; благодаря его мудрости возникает все живое. Он искусный поэт, ибо способен других делать поэтами. Эрот всем учитель: он руководил Аполлоном, когда тот открывал искусство врачевания и прорицания и искусство стрельбы из лука. Он «наставник Муз в искусстве, Гефеста – в кузнечном деле, Афины – в ткацком, Зевса – в искусстве "править людьми и богами"». Его наставления привели дела богов в порядок. Благодаря Эроту было преодолено господство Необходимости, последствия которой были ужасны.

Среди людей Эрот порождает приязнь, собирает их на дружеские собрания (заметим, что именно «дружеские») и празднества. Он терпим к добрым, чтим мудрецами, опекает благородных, обогащает удачливых, создает роскошь и изящество, приносит радости, наставляет и помогает в помыслах и томленьях, сопровождает и спасает, украшает богов и людей и руководит их жизнью.

Риторически прекрасная речь Агафона вызвала одобрение присутствующих, чего не было после речей предшествующих ораторов. К этой высокой оценке присоединился и Сократ, заявив, что он теперь в затруднении, и толком не знает, о чем говорить. При этом в его словах слышится ирония.

Притворно унижая себя, Сократ говорит, что ему во время речи Агафона вспомнился «великий говорун» Горгий, и он испугался, что Агафон «напустит голову Горгия» (Игра слов: имя Горгий напоминает имя Медусы Горгоны, от чьего взгляда люди обращались в камень) и превратит его (Сократа) в «камень безгласный». В притворном смятении Сократ говорит, что напрасно согласился говорить похвальное слово, потому что выяснилось, что он не сведущ в любовных делах и в построении похвальной речи. Он-то думал, что о восхваляемом предмете нужно говорить правду! И выбирать из этой правды самое замечательное, чтобы расположить все это в нужном порядке. «Оказывается, уменье произнести прекрасную похвальную речь состоит вовсе не в этом, а в том, чтобы приписать предмету как можно больше прекрасных качеств, не думая, обладает он ими или нет: не беда, стало быть, если и солжешь. Видно, заранее был уговор, что каждый из нас должен лишь делать вид, что восхваляет Эрота, а не восхвалять его в самом деле».