Кеннет Фаулер - Эпоха Плантагенетов и Валуа. Борьба за власть (1328-1498)

И все же, несмотря на явные различия в размерах состояния и занимаемом положении, знатные семейства были связаны взаимными обязательствами, рядом привилегий, отличавших их от других социальных категорий, и определенным образом жизни. Прежде всего, их объединяла благородная воинская служба, присущее рыцарю мастерство ведения конного боя в тяжелых доспехах с копьем и мечом, а также доход, необходимый для приобретения соответствующего снаряжения. Рыцарский образ жизни также предполагал особый род благородного поведения, обязанность соблюдать признанное в ту эпоху «право оружия» как на поле битвы, так и на турнирном ристалище. Хронисты этого периода — Фруассар, Монстреле, Ваврен, если упомянуть лишь некоторых, — неоднократно повествуют о войнах, в которых принимали участие феодалы, сопровождая их описание бесценными для нас комментариями, проливающими свет на интересы и предрассудки знати. Самосознание благородного сословия — самосознание привилегированного класса — нашло отражение в их гербах, о нем с пафосом говорили эмблемы, изображаемые на щитах и печатях. Мы можем видеть дошедшие до наших дней «свитки гербов» — манускрипты, в которых перечисляются рыцари, принимавшие участие в каком-либо турнире или военном предприятии, с цветными изображениями геральдических фигур, украшавших оружие, которым те сражались.

Между различными слоями общества не было четко определенных границ. Даже положение крестьянства не было статичным и повсеместно одинаковым. В отличие от Англии, где этот процесс еще не был завершен, во Франции к началу XIV века большинство землевладельцев отказались от непосредственной обработки принадлежавших им обширных угодий и вместо этого стали собирать ренту с держателей. Трудовая повинность, заключавшаяся в работе в маноре в качестве платы за пользование крестьянским наделом, повсеместно была заменена оплачиваемой работой в сочетании с рентой. Серваж почти исчез в северных областях Франции, но в других районах он еще сохранял свое значение, и в некоторых местах — как, например, в окрестностях Парижа и в Борделе — наблюдались резкие контрасты. Судьбы крестьянства были столь же многообразны, как и судьбы знати.

Одни семьи сохранили личную независимость, другие — нет. Некоторые крепостные добивались определенного успеха, арендуя часть хозяйских земель, и с пользой вкладывали свой труд. Положение многих крестьян, формально считавшихся независимыми, было гораздо худшим. Между преуспевающим лично свободным арендатором, собирающим ренту и сделавшим уже первый шаг на пути к благородному титулу, и зависимым крестьянином, отрабатывающим трудовую повинность в маноре своего господина и имеющим всего-навсего крошечный собственный надел, пролегала гигантская пропасть. Однако это только два полюса жизни непривилегированного класса, между которыми — огромное пространство, открытое для многочисленных вариаций.

В сердце королевства, по крайней мере, с точки зрения географии, находился Париж, и Иль-де-Франс, подобно магниту, притягивал к себе как близлежащие, так и некоторые весьма отдаленные провинции. Политический и культурный центр, притом едва ли являвшийся крупным промышленным или коммерческим городом, Париж был тем не менее ядром региона, снабжавшего его всем необходимым для удовлетворения нужд растущего двора и бюрократии, и также огромной и разношерстной толпы студентов Университета. Для удовлетворения запросов этих слоев городского населения появилось множество мастерских, производивших самые разнообразные товары: от простейших предметов обихода до цветного стекла, музыкальных инструментов и иллюстрированных манускриптов. На фоне других французских городов Париж, как и весь Иль-де-Франс, казался густо населенным. Плотность населения в этом регионе в четыре раза превосходила среднюю плотность населения в королевстве, и даже если не считать Парижа, она все равно была в два раза выше, чем в других областях Франции. Как и в случае крупных городов в Италии — например Генуи — это не было исключительным явлением: ведь крепостные стены большинства городов Северной Европы, в том числе и Парижа, охватывали значительную часть прилегающей сельской местности. На островах заросшей ивняком Сены располагались сады и огороды, и долго оставалась не застроенной пустошь Пре-о-Клер, где часто устраивали турниры. Южнее простирались угодья Сен-Жермен и узкие улочки Сен-Сюльпис, терявшиеся в виноградниках. Виноградарство было важной отраслью во всем Иль-де-Франсе, этот же район обеспечивал город хлебом и другими сельскохозяйственными продуктами; более отдаленные области тоже принимали участие в снабжении Парижа: Пикардия (зерном), Бон (вином), Перш (скотом) и, в трудные годы, Нормандия (сеном, яблоками, зерном) — продукты доставлялись на вьючных мулах или по рекам на лодках. Король и королевский двор в Иль-де-Франс могли найти все, что они только могли пожелать, и не в последнюю очередь, лучшую на всю страну охоту, служившую им главным развлечением. В течение долгого времени этот процветающий регион притягивал переселенцев из более скудных районов Франции, но вместе с тем единство Иль-де-Франса было обусловлено существованием Парижа, местной столицы, ставшей столицей королевства. Капетинги создали Париж, и Париж, в свою очередь, создал французскую монархию.

В начале XIV века Плантагенеты правили гораздо меньшим королевством, чем их французские современники, поскольку под их властью находилась далеко не вся территория Британских островов и попытки английских королей расширить границы подвластных им земель принесли весьма незначительные результаты. Хотя Уэльс был покорен (1276–1295 гг.) при Эдуарде I и в дальнейшем не доставлял серьезных проблем, успех англичан в десятилетней шотландской войне (1296–1307 гг.) был недолгим, и вслед за драматичным поражением войска Эдуарда II при Баннокберне в 1314 г. шотландцы заявили о своей независимости. Даже в Ирландии, теоретически завоеванной при Генрихе II, власть англичан почти не чувствовалась за пределами округи Дублина (Пэля) и окрестностей Корка и Уотерфорда на самом юге. На остальной территории вожди кельтских кланов, добившихся особого могущества в Коннахте и Ольстере, а также старинные англо-ирландские семьи, прочно осевшие на этих землях, фактически не считались с наместниками английского короля.

Способность короля эффективно управлять в этих весьма ограниченных пространствах в значительной степени зависела от его отношений с крупными феодалами королевства. Формирование политического сознания баронства в Англии произошло достаточно рано, одновременно с формированием королевской администрации, создание которой в какой-то мере спровоцировало этот процесс, но которая тем не менее служила средством его регуляции. Первое обрекало короля на унижения и позор, второе давало ему преимущество, и атмосфера правления во многом определялась личными качествами монарха и его умением ладить с магнатами. Правление Иоанна (1199–1216 гг.) и последние годы правления Генриха III были годиной мятежей и мести, и за насильственным лишением престола Эдуарда II последовала целая череда свержений с трона, пополнившая богатую историю смут. Некоторым монархам удавалось поддерживать закон и порядок в стране, управляя сурово, но мудро, как Генриху II (1154–1189 гг.) и Эдуарду I (1272–1307 гг.), либо благодаря военным успехам, обеспечивавшим им поддержку народа, как Эдуарду III (1327–1377 гг.) и Генриху V (1413–1422 гг.). Однако благополучные времена перемежались периодами кровавых смут. « У них в Англии принято , — писал в 1444 г. Жан Жювенель дез Юрсен, — не долго думая менять королей, когда это находят подобающим, убивать их или злонамеренно ускорять их смерть ». « Чего добрый и верный французский народ никогда не делал », — добавляет от себя Жан де Рюильи сорок лет спустя. Эти строки навеяны еще свежими в их памяти примерами свержения английских королей, однако насилие, царившее в правящих кругах Англии и стоявшее за теми случаями, о которых упоминают французские авторы, уходит корнями в раннюю историю острова.