Коллектив авторов История - Одесские катакомбы

Необычайно продолжительным был на каменоломнях рабочий день — 18 часов. В шахту каменоломы часто спускались на целую неделю, там работали, спали, ели и только в субботу вечером выходили на поверхность, чтобы попасть в руки услужливых и хитрых маркитантов, предлагавших тут же водку и закуску.

Со стороны владельцев и подрядчиков господствовал полный произвол: рабочих штрафовали за каждый отбитый угол на камне, удерживали 2–3 процента камней «на брак», обсчитывали.

Таков был труд каменолома, изнурительный, опасный, нещадно эксплуатирующийся. В нужде и бедности жили каменоломы, особенно в годы неурожаев и промышленных кризисов, когда спрос на камень резко падал.

Подземная добыча камня-ракушечника продолжается и ныне, но границы ее все дальше уходят от города. Давно прекратилась добыча камня в Куяльнике, Усатово, Кривой Балке, на Ленинском поселке. Только копер одной шахты высится на окраине Нерубайского, напоминая об этом некогда горняцком крае.

Сейчас разработки камня ведутся в районе дальних окраин Одессы: в Булдынке, Ковалевке, Новой Дофиновке, Фоминой Балке.

Труд бывшего каменолома неузнаваемо изменился, исчезли старые профессии, названия и методы добычи. Каменоломов заменили машинисты камнерезных машин, появились машинисты электровозов, кранов, подъемных машин, электрики. Пласты ракушечника ныне разрезают прямые галереи, освещенные электричеством, по рельсовым путям мчатся электровозы с составами, груженными штучным камнем. Исчезли запутанные бессистемные подземные галереи, появились прямолинейные штреки с правильно расположенными целиками. Вместо конных воротов поднялись ввысь над шахтными стволами стальные копры.

Как тяжелый сон вспоминают старые горняки-каменоломы изнурительный, тяжелый труд в каменоломнях, голодное существование и полное бесправие.

*( Печатается с сокращениями по тексту журнала «По морю и суше», № 13, 14, 1895 г. Криптоним не расшифрован. )

По форме выработки и способу добычи строительного камня работы в одесских каменоломнях разделяются на открытые, — когда для эксплуатации известнякового пласта предварительно снимается весь вышележащий слой земли, — и закрытые, — когда они ведутся штольными минами, проложенными в самом пласту и сообщающимися с земной поверхностью посредством «колодцев» — шахт различной глубины.

В черте собственно города, т. е. в местности, ограниченной линией железной дороги, администрация разрешает работы только открытые, а так как известняк здесь, как и повсеместно на юге России, залегает вообще довольно глубоко (до 15 и 20 саженей глубины), представляя естественные обнажения лишь по склонам немногочисленных балок, и так как вследствие этого вскрывание наносной почвы обходится дорого, то большая часть каменоломен расположена вне упомянутой черты, вблизи предместий и разрабатывается с помощью «колодцев».

К одному из таких колодцев в холодный, но яркий солнечный полдень конца 188… года я и подошел, намереваясь осмотреть каменоломню.

На обширной площади промысла, примыкающего к какой-то запущенной даче, не видно было ни души. Внимание путника могли привлечь только правильные клетки свеженарезанного камня, стройными рядами подходившие с одной стороны к шахте, с другой — к приземистому одноэтажному строению, уныло вытянувшемуся за колодцем. Здание это было уже не первой молодости и, как бы в тон окружающему безлюдью, имело совсем не жилой вид…

…Прошел добрый час, пока привели с поля коня и впрягли его в дышло «барабана».

Тем временем я занялся осмотром подъемной машины, о которой я считаю нужным сказать несколько слов.

«Барабан» — это полый деревянный цилиндр, насаженный на верхнюю часть толстого бревна и вращающийся вокруг вертикальной оси. Двумя или тремя оборотами его обнимает толщиной в руку канат, концы которого, перекинутые через блоки, опускаются в шахту. При помощи четырех канатов потоньше к каждому из них подвешивается шайка — небольшая в квадратный аршин доска, окованная железом: у двух соседних углов ее приделаны железные крючки. По желанию шайка может быть установлена в виде чашки весов или снята с крючков и приведена в положение вертикально.

Это обыкновенно и практикуется при спуске и подъеме рабочих, устанавливающихся по двое на узенькое ребро шаечной доски. Не только парашютов на случай падения, даже подъемной бадьи здесь не употребляют. Мало того, как при спуске, так и при подъеме рабочий держится за канат лишь одной рукой, а другой отталкивается от стен, когда небрежно пущенная шайка угрожает ударить. Если рука рабочего чем-нибудь занята, то он отталкивается ногой и в таком случае площадь опоры уменьшается до двух-трех квадратных вершков. Это, так сказать, опасности пути, но они не прекращаются и тогда, когда шайка останавливается, поднявшись на поверхность земли. И такое положение вещей лучше всего характеризует промысел, где человек — рабочая сила, не больше.

Наверху шайка останавливается приблизительно в одном уровне с обочиной сруба, одевающего устья колодца. Кажется, стоило бы только ввести в употребление прочную широкую доску, каждый раз подводя ее под шайку, и безопасность схождения была бы достигнута. Однако и это не практикуется. Рабочий просто-напросто спрыгивает на обочину, зачастую с тяжелым инструментом.

Нетрудно себе вообразить, насколько неудобства увеличиваются в дождь, слякоть и всякую непогоду.

Самый колодец — формы сплющенного цилиндра, около трех саженей в поперечном сечении — был во всю почти длину разделен дощатой перегородкой на две равные части, в которых и ходили в обратных друг другу направлениях обе шайки. Направо и налево от меня шли прорезы — дверные отверстия, пробитые в пласту. Длинные галереи вели из этих прорезов к «припорам», т. е. к месту добычи камня. На дне колодца виднелось цилиндрическое углубление для стока почвенных вод…

Узкий вначале коридор сразу расширялся до пяти аршин. Это предельная ширина выработки по правилам, утвержденным администрацией.

Тусклый свет нашего огарка робко озарил небольшое пространство, за которым стоял неприветливый мрак. Дорога, казалось, вела вниз.

То была лишь иллюзия, объясняемая слабым освещением. Здесь уже не капало сверху, хотя в воздухе становилось все более сыро, а по стенам сверкали алмазами крупные капли воды…

Вдруг глухой стук, похожий на отдаленный пушечный выстрел, заставил нас разом остановиться. Секунду спустя из глубины штольни пахнуло землистой волной застоявшегося воздуха. Пламя свечи всколыхнулось и едва не погасло.

— Свят, свят, — испуганно зашептал проводник. — Опять корж!