Александр Зданович - Польский крест советской контрразведки [Польская линия в работе ВЧК-НКВД 1918-1938]

Будучи руководителем военного отдела ЦК КПП, Штурм-де- Штрем имел отношение и к группе боевиков, и к советскому дипломатическому представительству. Там он несколько раз открыто бывал как представитель Польского Красного Креста по делам военнопленных и мог попасть в поле зрения контрразведки. Поэтому ему пришлось долгое время скрываться [712] Там же. Ф. 76. Оп. 3. Д. 165. Л. 17. . И только когда выяснилось, что Багинский и Вечоркевич не предали своего партийного товарища, «Петр» (так Штурм-де-Штрем обозначался в партийной и оперативной переписке) вышел на связь и осенью 1925 г. нелегально приехал в СССР по вызову Ф. Дзержинского. Председатель ОГПУ, вероятно, хотел из первых рук получить информацию о политической обстановке в Польше и прогнозируемых действиях Пил- судского по подготовке к перевороту. К сбору возможно большего объема «свежей» информации его подталкивали тревожные сообщения НКИД после падения правительства Грабского [713] Там же. Ф. 495. Оп. 123. Д. 49. Л. 89–91. . Если бы в то время в отношении Штур-де-Штрема имелись подозрения в провокаторской деятельности, то можно уверенно говорить о том, что руководитель чекистского ведомства не только не встречался бы с ним, но и незамедлительно отдал бы приказание об аресте и проведении следствия [714] ЦА ФСБ РФ. АУД № Р-8131. Л. 26. . Следовательно, к провалу группы Багинского «Петр» никакого отношения не имел.

После трех недель, проведенных в Москве, Штурм-де-Штрем выехал за пределы нашей страны, но по каким-то причинам связь с ним опять прервалась теперь уже на несколько лет. Вновь вспомнили о «Петре» только после получения показаний Жарского и Лапинского-Михайлова в 1933 г. Начальник польского отделения ИНО ОГПУ Баранский предложил отыскать Штурм-де-Штрема и организовать его приезд в СССР для того, чтобы снять всякие подозрения. Чекисты знали о близком знакомстве с ним по совместной подпольной работе одного из сотрудников Профинтерна. В упомянутом выше письме Артузова наркому внутренних дел Ежову говорилось о некоем «провокаторе» Витковском [715] Папчинский А., Тумшис М. Указ. соч. С. 286. . Это и был тот человек, которому предстояло выполнить непростую миссию. Понятно, что «провокатором» он назван в письме, написанном в конце марта 1937 г., когда Витковский уже был арестован. А в 1933-м это был ответственный функционер Коминтерна и Профинтерна. Настоящая его фамилия — Лянда (в некоторых документах писалась как Лянды). Он хорошо знал и уже арестованных польских политэмигрантов, и Штурм-де-Штрема.

Приведу здесь цитату из закрытого письма НКВД от 11 августа 1937 г.: «Примером крупнейшей политической провокации пилсудчины является созданная ПОВ в 1919 году так называемая „оппозиция ППС“, руководство которой, во главе с Жарским, Лянде-Витковским, Витольдом Штурм-де-Штремом, состояло из крупнейших провокаторов-пеовяков. Имея первоначально своей задачей не допустить отход революционизирующихся элементов от ППС к компартии, „оппозиция“, не будучи в состоянии удержать под своим влиянием рабочие массы, отколовшиеся от ППС в 1920 году, влилась вместе с ними в компартию Польши и захватила там ряд руководящих постов» [716] Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. С. 319. . Данный фрагмент письма, как я смог удостовериться при ознакомлении с архивными уголовными делами на указанных лиц, основан на их показаниях. Фабула событий 1919–1920 гг. воспроизведена (пусть и схематично) правильно. А вот что касается цели присоединения «оппозиции» к Компартии Польши, то это явная фальсификация ежовских следователей. И данное обстоятельство надо иметь в виду тем, кто предметно изучает довольно запутанную историю создания КПП и формирования ее руководящих органов.

Теперь продолжу рассмотрение операции ОГПУ. Чекисты рисковали с посылкой Витковского, поскольку никто не мог гарантировать того, что «Петр» остался лоялен к СССР и не выдаст связника местным властям. Именно это подразумевал Артузов под словом «неприятность». Кроме того, можно предположить, что «Петр» занимал какую-то официальную должность в австрийской столице, представляя, к примеру, там польское министерство труда. В этом случае его исчезновение не могло остаться не замеченным. И, тем не менее, в Вену, где Штурм-де-Штрем был установлен, начальник Иностранного отдела ОГПУ и направил Витковского.

К счастью для чекистов, операция прошла успешно, и в декабре 1933 г. Витковский смог убедить давнего товарища приехать в СССР и там доказать невиновность Жарского. «Петр» принял предложенные условия и абсолютно добровольно прибыл в Москву. Здесь нельзя не указать на многочисленные статьи в прессе и в Интернете, в которых авторы непонятно на каком основании однозначно утверждают, что агенты Иностранного отдела ОГПУ ликвидировали Штурм-де-Штрема в окрестностях Вены, заподозрив его в предательстве. Для тех, кто писал эти статьи, вопрос состоял только в одном: кто из ставших в будущем реальными предателями конкретно организовал убийство — В. Кривицкий или И. Рейсс. Впервые (я исхожу из времени публикации доступных мне текстов) «утку» об убийстве запустили в 2001 г. авторы книги «Перебежчики. Заочно расстреляны» Д. Прохоров и О. Лемехов [717] Прохоров Д.П., Лемехов О.И. Перебежчики. Заочно расстреляны. М., 2001. С. 35. . К ним присоединился и «авторитетный» специалист по исследованию обстоятельств гибели поэта С. Есенина, бывший сотрудник милиции и член Союза писателей Э. Хлысталов. Он совершенно неожиданно для историков спецслужб увлекся агентурной работой НКВД в 1930-е гг. и стал писать об этом статьи [718] Хлысталов Э.А, Почему Сталин не верил широко известным теперь агентам. — Слово, № 3, 2003. . А далее сюжет о ликвидации Штурм-де-Штрема в Вене уже стал воспроизводиться даже в «энциклопедических» справочниках о советских спецслужбах.

На Лубянке «Петра» более двух месяцев допрашивал начальник польского отделения ИНО ОГПУ Баранский. Это были, скорее, не допросы, а дружеские беседы — воспоминания о совместной работе в Варшаве в начале 1920-х гг. Никаких данных о «грандиозной провокации» добыто не было. Это не устраивало председателя ОГПУ Ягоду и руководителей Особого отдела ведомства — Гая и Сосновского. Штурм-де-Штрема передали для дальнейшего проведения следствия в ОО ОГПУ. Но и здесь дело не продвигалось — подследственный детально описывал события 1920 г. и не более того. О целенаправленном внедрении пилсудчиков в Компартию Польши подтверждений получено не было.

В марте 1934 г. все протоколы допросов арестованных политэмигрантов направили секретарю ЦК ВКП(б) И. Сталину для предварительного рассмотрения перед заседанием комиссии по политическим делам. Заседание этой комиссии состоялось 10 апреля, и был утвержден обвинительный приговор. Все подследственные приговаривались к высшей мере наказания — расстрелу. Но ОГПУ просило членов комиссии отложить приведение приговора в исполнение до выяснения еще каких-то обстоятельств. И только 29 мая 1934 г. Ягода доложил Сталину о том, что все нюансы уже разъяснены и можно реализовать приговор [719] Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. С. 525. . Интересно, что среди перечисленных в докладной записке осужденных политэмигрантов Жарского и Штурм-де-Штрема нет. Судя по материалам архивного уголовного дела на Жарского, обвинительное заключение по нему было утверждено лично Сосновским только 13 июня 1934 г., и через два дня он был расстрелян. Что касается Штурм-де-Штрема, то никаких окончательных решений относительно его судьбы мне найти не удалось. Нет его и в списках жертв политических репрессий, составленных обществом «Мемориал».