Александр Хлевов - Предвестники викингов. Северная Европа в I-VIII веках

Несомненно, располагая подобным набором качеств, дополненных даром провидения и неограниченными способностями к изменению собственного внешнего облика, Один представлял собой тип идеального правителя — идеального настолько, что прижизненное существование среди подданных не оставляло ему шансов избегнуть обожествления. Именно это и произошло уже при жизни Одина; однако наивысшего развития культ правителя достиг после того, как Один, несмотря на собственные таланты и умения оказавшийся все же смертным, отошел в мир иной.

Одину приписывалось, в частности, и изменение погребальной обрядности, в культуре архаических обществ приобретавшей главнейшее и первостепенное значение. Именно с его установлениями связывалось распространение обычая кремации с последующим погребением пепла в земле либо в море. Обычай заупокойных приношений, сопровождающих человека в другой мир и совершенно архетипичных, был скорректирован Одином. Согласно его завету, человек продолжал пользоваться на том свете тем, что он собственноручно закопал в землю еще при жизни. Именно в этом представлении лежали корни обычая, массово распространенного в архаическую эпоху, в вендельское время и в эпоху викингов, когда владельцами богатств зарывались сотни и тысячи кладов, — отнюдь не как средство накопления, но исключительно как мерило богатства и удачи в земной жизни. Отчетливо выраженное стремление сохранить материальный символ собственного успеха в виде богатств для посмертного использования имел, таким образом, весьма древние истоки.

Смерть Одина положила начало его безвозбранному обожествлению. Сам акт умирания великого вождя стал глубоко символичным действием. Он велел перед кончиной пометить себя острием копья и присвоил себе всех, умерших от воздействия оружия. Разумеется, можно спорить о том, что было первично: младшеэддическая версия жертвоприношения Одина на Мировом ясене или же «земная» версия жизни храброго, воинственного, мудрого и удачливого правителя. Однако именно этим событием завершается «позитивистский» путь Одина на земле. Дальнейшее принадлежит сфере мифа и эпоса.

Одину наследовали асы, пришедшие с ним из Великой Свитьод: Ньерд, а затем его сын Фрейр. Ньерд, в частности, предельно явственно обозначил собственную «ванскую» сущность и природу безусловным предпочтением мирной деятельности деятельности военной. При нем в Швеции царили мир и покой, последовала череда урожайных и благополучных годов. Отчетливое эпигонство Ньерда при этом выражено в его стремлении подражать Одину: он также пометил себя» копьем, хотя вряд ли по роду своей земной деятельности был этого достоин.

Не менее отчетливым ваном выступил и Фрейр. Его правление также было всецело ориентировано на приумножение богатства, благополучие подданных и мирный труд. Именно при Фрейре традиция отмечает начало неординарного возвышения Уппсалы, претендующей ныне на роль религиозного, культурного, хозяйственного и административного центра державы свеев. Фрейр, жизнь которого была связана с неординарными успехами земледельческого и скотоводческого хозяйства, стал для свеев подлинным талисманом — символом благополучия и мира. Именно в силу этого сага повествует о возврате к отвергнутому воинственным Одином обычаю ингумации.

«Фрейр заболел, и когда ему стало совсем плохо, люди стали совещаться и никого не пускали к нему. Они насыпали большой курган и сделали в нем дверь и три окна, А когда Фрейр умер, они тайно перенесли его в курган и сказали шведам, что он жив, и сохраняли его там три года. Все подати они ссыпали в курган, в одно окно — золото, в другое — серебро, а в третье — медные деньги. И благоденствие и мир сохранялись. Когда все шведы узнали, что Фрейр умер, а благоденствие и мир сохраняются, они решили, что так будет все время, пока Фрейр в Швеции, и не захотели сжигать его, и назвали его богом благоденствия, и всегда с тех пор приносили ему жертвы за урожайный год и мир» (88; 10).

Определенная наивность повествования очевидна, однако она, в силу этой самой непосредственности, отчетливо обнажает глубинные онтологические корни этих представлений о том, почему этот обряд должен был применяться наряду с сожжением. Несомненно, сохранение тела в том или ином виде могло иметь — и не только в Скандинавии — также и этот смысл: смысл сохранения в неизменности тех положительных, с точки зрения окружающих, функций, которые олицетворял, воплощал и реализовывал при жизни данный человек. Возможно, мы имеем дело со вполне рационалистическим объяснением одного из несомненно архетипичных явлений человеческой культуры, объяснением, претендующим на определенную универсальность.

Как бы то ни было, жизнью Фрейра и правлением его сестры и жены Фрейи завершился «мифологический» период истории Скандинавии. Череда правления рода асов прервалась. Несмотря на то, что следующий правитель, Фьельнир, был сыном Фрейра от женщины по имени Герд, он уже не принадлежал к тому кругу избранных, которые пришли с Одином издалека, заложив основы державы свеев.

Автор чрезвычайно далек от мысли о том, что на основании подобных сведений можно построить позитивистскую историческую картину. Разумеется, информация источников в этой своей части остается в большей степени мифом, чем историей. И вместе с тем она является отражением собственно скандинавских представлений о своем историческом прошлом, то есть приобретает значение, выходящее далеко за рамки чистого источника и становясь на грань историографии. К тому же отчетливо прослеживающиеся ветви традиции позволяют говорить о тенденциях и направлениях развития древнейшей Скандинавии.

Так, явное противопоставление периодов правлений воинственных конунгов периодам властвования конунгов мирных красной нитью проходит через повествование о скандинавском прошлом и говорит об интуитивном схватывании исторического процесса. В сагах, действие которых происходит в эпоху викингов, оно последовательно отмечается рассказчиками, служа отражением эмпирически обнаруженного и основополагающего закона синусоидальности исторического развития любого института общества, феномена либо тенденции. Сменяющие друг друга «контрастные» правители создавали исторический ритм, отчетливо ощутимый при незначительном временном отстранении. Этот ритм в действительности являлся наиболее существенным и значимым стабилизирующим фактором, удерживавшим общество от эксцессов, распада и деструкции. Его последовательное воплощение в традиции, отмечавшееся исследователями (49), маркирует отчетливое постижение архаическим мышлением достаточно глубоких законов исторического развития. Именно в силу этого у нас нет оснований считать всю информацию источников о древнейших временах априорно ложной.