Александр Ржешевский - Павлов. Тайна расстрелянного генерала

Однако веселость, по наблюдениям майора, давалась ей нелегко. Спокойствие и непринужденность были скорее наигранными, чем истинными. И само имя — Надежда, произнесенное вслух, вряд ли было ее собственным. Пусть даже по документам она так и значилась. Майор даже подумал: не шпионка ли? Но потом отбросил подозрения. Вызывающе яркий наряд сразу привлекал внимание. Кто из шпионов стал бы так одеваться? Наряд случайной дамы не располагал к путешествию. А между тем она искала попутчиков аж до самого Белостока.

При свете одинокой лампочки, висевшей под низким потолком без абажура, дым от папирос выстилался по залу тяжелыми волнами, но словно не касался лица женщины, ее сияющей свежести, шелковистых вьющихся волос, нежного румянца на щеках.

А между тем Надежда, очутившаяся в пивнушке, была близка к панике. Солдат-водитель довез ее, куда смог. Теперь она осталась в незнакомом месте. День клонился к вечеру, но ни одна машина не проследовала в направлении Белостока.

В пивнушке Надежда спросила стакан чаю, чем вызвала смех за спиной. Но осталась намеренно, чтобы найти нужных людей. Ведь никто из мужчин не обходил стороной этот вертеп. Значит, рано или поздно сюда должен был заглянуть нужный человек.

Надежда взяла бутерброд и стакан какого-то кислого сока. Уселась скромно в уголке. Навязчивое мужское окружение, возникшее сразу, сильно тяготило ее. Нельзя было не замечать откровенных взглядов, как бы раздевающих или брошенных поверх головы, со значением, в сторону соседа или собутыльника. Она не могла вообразить, как поведет себя толпа, не могла придумать, как вырваться. Только присутствие пожилого майора в пыльной дорожной форме и бородатого поэта с молодым вытянутым лицом слегка успокаивало.

— Зачем ехать в такую даль? — выкрикнул кто-то.

— К мужу! — весело отозвалась она.

После этого гомон немного поутих. Некоторые мужики, наглядевшись на дамочку, отваливали от стола, шли на улицу или к пивной стойке. Подходили другие. Неизменными оставались только пожилой майор за соседним столиком, какой-то отпускник, бледный от выпитого вина, и бородатый поэт.

Отпускник никуда не ехал, но, чувствуя близость женщины, аромат духов, изображал из себя преуспевающего дипломата, которого хотят послать за рубеж.

— А не боитесь? — прищурившись, спросил внезапно майор. — Грянет война!

— Кто сказал? — отпускник с брезгливым видом поднял стакан с вином. — Для чего, вы думаете, наш нарком ездил в Берлин?

Присутствие женщины, одной на всю ораву, заряжало мужиков невидимой энергией. Каждый выжимал из себя, что мог. Дипломат — значительность, майор — подозрительность и суровость, поэт — чувства, разросшиеся от стихов. И хотя его не слушал никто, он читал непрерывно, вырывая непонятные строчки и мысли, словно колдун.

Хвастовство дипломата вызвало сперва озабоченность у мужиков, но быстро надоело. А тот, не замечая неприязненных взглядов, видел только голубой шелк перед глазами и продолжал говорить, как он идет от повышения к повышению, служба дается ему легко из-за доброго характера и множества языков, коими он овладел.

Молодые, видно, решили его проучить.

— А чего ты в пивнушке сидишь каждый день, если такой умный? — выкрикнул один из них. — Вино пить можно и без языков.

— А… у… матери, — последовал ответ. — Матерь навещал.

— А может, он шпик? — раздался голос из дальних рядов. — Накостылять бы ему щас!

— Кто шпик? — откинулся дипломат. — Если бы я был шпик, я бы тут пил?

Мужик у стойки тяжко вздохнул и поднял кружку:

— Это наш… Федька Поломошнов.

— Откуда? — вскинулся намекавший про шпика.

— Из Рождествена.

— А… — напор остыл. — У вас там вся деревня Поломошновы.

Наступило молчание.

— Хотите, я прочту стихотворение? — встрепенулся поэт.

— Сколько их у вас? — полюбопытствовала Надежда.

— Имеются. Но свои стихи я не читаю. А вот послушайте:

Отпускник-дипломат, не замечавший, казалось, ничего вокруг, встрепенулся и уставился на бородатого поэта.

— Что же такого особенного в вашем поколении?

Поэт легко отмахнулся.

— Это не мои стихи. Это отца. Ни одно из них не напечатано. А я считаю его истинным поэтом.

— А вы?

— Я, так сказать, подмастерье. Учусь!

— У вас разве есть другая профессия?

— Конечно! — воскликнул бородатый. — Я шорник.

— Что же вас заставляет сочинять стихи?

Каким восхитительным прищуром она наградила бородатого! «Нет, она не шпионка», — вновь подумал майор.

— Не могу не сочинять! — воскликнул бородатый. — Вот сяду чинить хомуты, гляну в окно. А там солнце! И сразу хочется писать про знамена и праздники. А вот еще! Это не я, это отец:

В толпе произошло движение.

— За такие стихи сейчас можно получить… — раздался осторожный голос.

— Так почитайте свои, — попросила Надежда.

— Нет! — отмахнулся бородатый. — Я пишу про колхозы и заводы. Когда газета попросит. Мои стихи можно читать только по праздникам. На майские, например, мой стих на плакате написали. В одном экземпляре. И дали премию — три рубля!

Майор с удивлением наблюдал, как залетная фифочка изображала неподдельный интерес, которого наверняка не было. Он подумал, что сегодня же увезет эту женщину. Никто из окружавших не мог ей предложить то, что требовалось, — ни местные мужики, ни поэт, ни пьяненький отпускник-дипломат.

— У меня машина. Еду в Белосток, — сказал он, обращаясь к женщине. Заметил, как исчезает в ее глазах интерес к поэту, дипломату и всем окружающим. — Могу подвезти.

Вспыхнувшая улыбка, в которой читались и благодарность, и обещание, предназначалась только ему.

Июньские ночи коротки.

Машина мчалась с включенными фарами меньше часа, и уже вновь можно было без света различать дорогу.

— Для маскировки, — пояснил майор, и слово это прозвучало для Надежды непривычно и странно.

В рассеивающейся мгле лицо майора показалось ей измученным, серым. Иногда он словно забывал о существовании своей легкомысленной спутницы. А она с удовольствием взяла на себя эту роль. Расправила платье на коленях. Этот почти неосознанный жест призван был смягчить характер майора. Однако не произвел на него никакого впечатления. В то же время он явно старался посмотреть в ее сторону и не решался, а только косил глазом. Наконец она поняла, что он смотрит не на нее, а на поваленные вдоль дороги столбы с разорванными проводами.