Борис Никольский - Загадка гибели линкора «Новороссийск»

Проблема движения пловца с подводным транспортировочным средством — лишний раз для ориентировки при выходе на цель не подвсплывешь — сложно выдержать заданную глубину передвижения при скорости 3–4 узла… Значительное пузырение и вихревая «дорожка» на поверхности при передвижении на рабочей глубине 5–6 метров. Наверняка учитывалась возможность отказа средств передвижения торпед и выхода из строя кислородных аппаратов диверсантов.

Исходя из всех этих соображений, более вероятен вариант использования нескольких групп боевых пловцов, несущих заряды по 50 кг взрывчатки с часовыми механизмами. Но при этом следовало учесть, что любое групповое мероприятие такого плана тоже предполагает немало проблем. Из практики действия итальянских, английских, да и наших диверсантов на Балтике можно предположить, что диверсию осуществили пары диверсантов в легководолазном варианте с ранцевыми зарядами по 50 кг взрывчатки. Тяжело и неудобно. Старший группы диверсантов, подстраховывая действия основных боевых пар, должен был контролировать выход на цель по радиомаяку, находясь, к примеру, у бочки, ближайшей к выходу из бухты, — на месте обычной швартовки крейсера «Керчь». Как уже говорилось, обязательно кто-то из «обеспечения» должен был быть на берегу — в прямой видимости объекта атаки и диверсанта, руководившего операцией. Наиболее подходящее место для «наводчика» в нашем случае — в районе водной станции в Ушаковой балке. С этой позиции отлично просматривалась большая часть рейда.

Вышеприведенная схема (см. схему 3) севастопольского рейда была откорректирована по приказанию председателя Правительственной комиссии и включена в качестве приложения к материалам работы комиссии.

Схема 3. Расположение кораблей в Севастопольской бухте на 29 октября 1955 года

В частных домиках местных рыбаков и яличников на Аполлоновке было реально отсидеться на время суеты, неизбежной после осуществления взрыва на линкоре. По оценке обстановки середины 50-х годов там жила публика вполне подходящая — по большей части пережившая немецкую оккупацию. Там же был наиболее приемлемый вариант «отхода» — по кустам вдоль обрывистого берега либо по отрогам Ушаковой балки. Кто помнит этот район по состоянию на 1955 год, тот оценит подобный вариант. Я в полной мере поддерживаю мнение специалистов разведки, которые утверждают, что подобную акцию по диверсии на линкоре невозможно было провести без неоднократной воздушной разведки, обязательной наземной доразведки и надежного берегового обеспечения. Что касается берегового обеспечения, то без вариантов нужен был пособник диверсантов из местных жителей. Вот уже появились косвенные признаки возможного использования местной агентуры.

Следует учесть, что, начиная с весны 1953 года, шел активный процесс возвращения из лагерей бывших ЗК, осужденных по уголовным статьям, а с весны 1955 года — за дезертирство, за плен, за опоздание из отпуска на двое суток, за самовольную отлучку с позиций. Этот процесс к осени к 1955 года достиг известного максимума. В домашних приемниках и в уличных радиодинамиках постоянно звучала песня «Летят перелетные птицы», посвященная значительной части поколения 50-х годов, в разной степени «битого» недавней войной. В этой обстановке среди возвращавшихся из лагерей бывших моряков Черноморского флота, попавших в плен в июле 1942 года, было немало тех, кто люто ненавидел любые властные структуры, — от участкового милиционера до генерального секретаря ЦК КПСС. У значительной части этих людей была совершенно сломана психика, но сохранялись навыки бойца-универсала. И, как бы сейчас сказали, многие из них отличались неадекватным поведением. В немалой степени это касалось и значительной части бывших фронтовиков, прошедших войну в бригадах морской пехоты Черноморского флота. Причем относилось это не только к рядовым бойцам. Мой однокашник по училищу — отставной капитан 1-го ранга Сергей Кириллов неоднократно вспоминал о том, что проживавший рядом с ними на Северной стороне бывший командир бригады морской пехоты полковник Потапов в сильном подпитии часто выбегал на крыльцо своего частного домика и расстреливал в воздух по диску из ППШ. С учетом несомненных боевых заслуг бывшего комбрига, а более — из-за непредсказуемого, буйного характера местные и военные власти очень долго терпели подобные экстравагантные выходки.

Что же касается потенциального пособника диверсантов, находящегося на берегу, то он же должен был провести доразведку цели, подать условный, скорее всего, световой сигнал старшему группы на начало операции и обеспечить отход и прикрытие в случае вынужденного выхода диверсантов на берег.

В большинстве случаев, когда заходит речь о возможном нахождении агентуры потенциального врага в Севастополе, то приводятся данные о строжайшем паспортном режиме, о существовавших на въезде в город КПП, о пограничных заставах, размещенных в черте города и охватывавших своим контролем практически все побережье в пригородах Севастополя. Да, действительно, все эти меры предпринимались, но остается ответить на простенький вопрос: обеспечивали ли они 100-процентную гарантию от проникновения в город и на флот вражеской агентуры и потенциальных пособников диверсантов?

Для ответа на этот вопрос вернемся в 1949 год — год приема в состав советского ВМФ линейного корабля «Джулио Че- заре».

Обратимся к воспоминаниям современников той эпохи в истории города и флота.

Полтора десятка лет назад в Севастополе прошла кампания по выплате компенсаций бывшим узникам фашистских лагерей и так называемым восточным рабочим. То есть тем, кто в период с 1941 по 1945 год был вывезен на территорию Германии или союзных с Германией стран для работ на промышленных и сельскохозяйственных объектах. Меня не удивил тот факт, что граждан такой категории в Севастополе оказалось немало. Настораживало другое. Многие из этих граждан, проживая в Севастополе с конца 40-х годов, по известным причинам старались об этом факте помалкивать и не распространяться о своем житье-бытье в период войны. И, как выясняется, им это вполне удавалось. Со мной пять лет в ЧВВМУ учился Николай Николаевич Колосовский. Так вот, Николай родился в Германии в 1945 году, а его старший брат Александр родился там же — в 1943 году. Казалось бы, кому какое дело — кто, когда и где родился. Отец Колосовских — заслуженный строитель, более сорока лет проработал бригадиром и прорабом на стройках Севастополя, мать отработала там же штукатуром-отделочником… Нормальная трудовая среднестатистическая севастопольская семья. И тот факт, что оба брата получили образование в высшем Военно-морском училище, воспринимался вполне естественным явлением.