Евгений Анисимов - Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке

По прибытии в Тобольск — столицу Сибири, а также в Тюмень каторжные получали длительный отдых — «растах». Здесь конвой сдавал их местному конвою, который принимал людей и оковы, которые тоже были под учетом («все налицо и железа, которые на них посланы, приняты» — 182, 21). Юридически каторжники и сосланные на поселение переходили теперь под начало сибирского губернатора. Его канцелярия (а потом Общее по колод-ничьей части присутствие) занималась сортировкой ссыльных и назначала для каждого колодника конкретное место каторги и род занятий. Сибирский губернатор, как и другие воеводы (Иркутск, Тюмень были также фильтрационными центрами), мог сам решать судьбу многих из прибывших каторжан и ссыльных: одних мог оставить в Тобольске при каком-нибудь деле, других — записать в солдаты, третьих (владеющих профессией) — отправить на местные заводы, всегда нуждавшиеся в рабочих руках. Поляк-конфедерат вспоминает, что некоторых из его товарищей записывали в солдаты, других отдавали крестьянам в работники (588, 289, 291). Известно, что Демидовы и другие заводчики пользовались, подчас незаконно, трудом присланных в Сибирь каторжан.

Всего, по неполным сводным данным Тайной канцелярии, на каторгу и в ссылку на работу и отчасти в службу в 1725–1761 гг. было выслано 1616 человек Сводные ведомости в определении места ссылки довольно «глухи». Выше уже сказано, что часто конкретный адрес каторги или ссылки назначался не при оглашении приговора в столице, а определялся уже в Тобольске или в другом городе. Приговор «в дальные городы» мог означать и каторгу, но чаще это была ссылка. Таких вместе с отправленными на службу «в дальние гарнизоны», «в сибирские служилые люди» и в монастыри было 184 человека, или 11,4 %. Остальные 1432 человека, наверняка — каторжные. Но точно определить место их ссылки трудно, т. к. они сосланы с «глухим» для нас приговором: «На каторгу», или «На каторгу в вечную работу», или «В сибирские заводы» (см. Табл. 6 Приложения). Таких каторжных почти треть от общего числа сосланных — 485 человек. Поэтому данные о числе сосланных по конкретным адресам заведомо неточны. В Сибири, как и в Европейской части страны, было несколько наиболее известных, «популярных» мест ссылки и каторги. Эта «популярность» объяснима тем, что местная администрация постоянно требовала каторжников, без труда которых тогдашние сибирские стройки были бы попросту невозможны. Открытие серебряных копий в Нерчинскев 1703 г. при жестокой нехватке серебра в России привело к высылке именно туда многочисленных каторжных групп, в которые и попадали политические (606, 6–7). Из них за 1725–1761 гг., по нашим данным, было послано туда всею 37 человек. Однако пик нерчинской каторги в XVIII в. приходится на начало столетия и потом на его конец. В Нерчинске каторжников заставляли добывать в рудниках и плавить на заводах серебро. Благодаря бесплатному труду подневольных рудокопов и рабочих за 59 лет (1704–1763 гг.), российская казна пополнилась 2006 пудами 35 фунтами и 38 золотниками серебра (502). Название этой каторги было весьма популярно в конце XVIII — начале XIX в., когда Нерчинск наряду с Иркутском стал главной каторгой страны, а его название сделалось нарицательным. А.С. Пушкин в своем стихотворении «Сказка о царе Никите и его сорока дочерях» писал, что народ, рассуждая о физиологических особенностях знаменитых царевен, —

Камчатские экспедиции Беринга в 1720—1740-х гг. превратили Охотскв важный центр государственного освоения Дальнего Востока, и это определило приток каторжных в этом направлении (110; 649, 13–33). В 1725–1730 гг. сюда не послали никого, зато в 1731–1740 гг. там уже было 114 политических преступников. Позже, с окончанием камчатских экспедиций, в подготовке которых и использовали каторжан, каторга эта «заглохла». В 1740—1750-х гг. увеличился приток каторжан и ссыльных в Оренбург. Город, как известно, начинал строиться дважды: первая закладка оказалась топографически неудачной, поэтому город перенесли на другое место. На стройке постоянно не хватало рабочих, как и военных для местного гарнизона. Там же их использовали для работы в каких-то шахтах (775, 697). Сюда в 1731–1761 гг. прибыло 35 % от общего числа сосланных (565 человек). В 1740-1750-х гг. знаменита была ссылка на каторгу в Рогервик(Балтийской порт, совр. Палдиски, Эстония): из 139 каторжных, сосланных туда, большая часть оказалась там в царствование Елизаветы Петровны. Туда же во множестве ссылали приговоренных к смерти преступников, которых казнить запретила эта гуманная императрица. В другие места каторги и ссылки ( Аргунь, Тара, Камчатка, Кола, Пустозерск, Кизляр, Гурьев) посылали ничтожное количество ссыльных и каторжан, хотя можно допустить, что сведения о них скрыты в 30 % «глухих» приговоров. Нужно иметь в виду, что кроме политических преступников в эти места высылали уголовников, численность которых никто не высчитывал, но думаю, что это на порядок выше, чем число людей, попавших на каторгу за «непристойные слова». Стоит только вспомнить, что на русском флоте петровского времени было не менее 150 гребных судов. Если примем за среднее, что на каждой галере было по 100 человек, то по самым грубым подсчетам только на галерах использовали 15 тысяч каторжан.

Каторжане работали и в рудниках, шахтах, на заводах, на строительстве. Они копали и таскали землю, валили и перевозили лес, били сваи. Как долго каторжники работали при строительстве Петербурга, установить трудно, хотя следует признать, что в массовых масштабах их услугами пользовались только в первые годы строительства новой столицы. Позже их труд был признан неэффективным, как и труд присылаемых под конвоем крестьян. С 1718 г. на строительных работах в Петербурге и его окрестностях появились подрядчики, которые нанимали вольнонаемных. И тем не менее весь XVIII век каторжные работали на многочисленных промышленных предприятиях столицы. Государство передавало преступников предпринимателям для работ на мануфактурах. В то время труд и жизнь работных людей и каторжных были схожими. Тогдашние заводы и мануфактуры походили на тюрьмы, что легко позволяло использовать на работах там преступников (668, 310).

При Петре каторжников использовали не только на городских и заводских работах, но, как уже сказано, в виде движущей силы галерного флота. Гребля считалась тяжелейшим делом. На каждую скамью — банку — сажали по 5–6 гребцов, а всего на галере их было 100–130 человек. Гребцов к банке приковывали цепями. Сидевшие на банке управляли одним веслом. Сложнее всего при гребле было координировать движения всех весел так, чтобы не нарушалась синхронность движений, при сбое ритма весло било в спину сипящим на передней банке, и вскоре совершившие ошибку сами получали удар в спину от сидящих позади них. Обучение гребцов проводили на суше на специальных (как бы сказали сейчас) тренажерах и доводили слаженные движения каторжан до автоматизма. Гребля могла продолжаться без перерыва по многу часов. Чтобы не допустить обмороков от голода и усталости, гребцам клали в рот кусок хлеба, смоченный в вине. Обычно же на шее каторжников висел кусок пробки — кляп. Его засовывали в рот по особой команде «Кляп в рот», которую давали приставы-охранники. Они постоянно расхаживали по проходу на палубе. Делалось это для того, чтобы не допустить лишних разговоров. В руках пристава был бич, который он фазу же обрушивал на зазевавшегося или усталого каторжника. Его могли забить до смерти, а потом, расковав, выбросить за борт. С весны до осени гребцы спали под открытым небом, прикованные к банкам и в шторм или в морском бою гибли вместе с галерой (315, Приложение, 257–260). Зимой каторжные жили в остроге и их выводили на работы: они били сваи, таскали землю и камни (436, 84).