Виктор Парфёнов - Император Цезарь Август. Армия. Война. Политика [(Античная библиотека. Исследования]

Наутро в дождливую и ветреную погоду они попытались пробиться через ущелье, но были отброшены к лагерю с большими потерями. Их конница при отступлении бежала. Вновь оказавшись в лагере, Вар и ряд других высших офицеров покончили с собой. Приближенные еще успели наскоро похоронить своего начальника, пока префект лагеря Цейоний вел переговоры о сдаче на милость победителя, завершившиеся капитуляцией уцелевших.

Какую бы версию ни предпочесть, очевидно, что шансов на успешное сопротивление у римлян не было никаких: превосходство противника в численности было многократным, а то обстоятельство, что Вар и остальные высшие командиры были ранены, доказывает — римские боевые порядки были совершенно расстроены (несмотря на то, что из лагеря легионы выступили, разумеется, полностью готовыми к бою, насколько это было возможно при сложившихся обстоятельствах).

Командный состав армии Вара был уничтожен целиком: легаты легионов погибли вместе со своим начальником, [460]захваченные или сдавшиеся в плен военные трибуны, центурионы-примипилы и один из лагерных префектов были после пыток принесены в жертву германским божествам; описанные Тацитом орудия казни предназначались, видимо, для остальных центурионов. Какой-то части кавалерии, вероятно, удалось вырваться из окружения, бросив пехоту на верную гибель. У пехотинцев же не было никаких шансов спастись бегством: в незнакомой местности, наводненной торжествующими врагами, их ждал в лучшем случае плен.

Рядовые солдаты, бросившие оружие, уцелели. Позднее некоторых из них родные выкупили из плена, но возвращаться в Италию Август им запретил (Dio Cass. LVI. 22. 4) (в 15 г. мы видим свидетелей гибели легионов в армии Германика на прежнем поле брани. [461]

Насколько страшным ударом для Августа стала гибель Нижнерейнской армии, показывает реакция принцепса, описанная Светонием. День поражения Вара стал траурным (наподобие дня битвы при Аллии), сам Август несколько месяцев не стригся и не брился (знак траура у римлян) и порой, теряя (или якобы теряя) контроль над собой, бился головой о дверь, восклицая: «Квинтилий Вар, верни легионы!» (Suet. Aug. 23).

Подобное поведение можно понять, если постараться сопоставить результаты германской политики Августа с общей ситуацией на рубежах Римской державы в начале нашей эры.

Привыкший к беспрекословному повиновению всего населения огромной империи, обожествленный при жизни, уверенный, что он знает секрет успеха в любом, пусть самом сложном деле, первый римский принцепс под конец жизни пережил несколько мучительных разочарований. Если в неудаче своих династических планов он винил судьбу (указав на это даже в завещании), то на внешнеполитическом поприще эта своенравная особа, казалось, была полностью покорна его воле. Успех каждого предпринимавшегося завоевания, пусть нелегкий и достигнутый подчас ценой большой крови (но зато, как представлялось, тем более надежный), должен был уверить его в этом. И увидеть, как в одночасье уничтожаются результаты многолетних военных усилий и римляне оказываются отброшенными к исходной позиции, было бы мучительно даже один раз; Августу пришлось испытать это чувство дважды. Если мятежный Иллирик удалось вернуть, превратив большую часть его в пустыню, то повторить то же самое в Германии оказалось невозможным, для этого не хватало ни физических, ни моральных сил: «Вместе с Варом погибло нечто большее, чем одна из римских армий». [462]

Хотя внешне римская военная машина реагировала на отпадение зарейнской Германии даже более оперативно, чем на иллирийский Мятеж, чувствовалось, что надломилось нечто в самом мозговом центре механизма, приводившего в движение все щупальца гигантского спрута. Результаты не заставили себя ждать. На Востоке положение ухудшилось настолько, что о римском диктате в отношении Парфии и даже Армении уже не могло быть речи. Оставалось безнаказанным убийство в Боспорском царстве римского ставленника, царя Пoлемона, и не состоялась прямая аннексия Северного Причерноморья Римом — для этого не было ни сил, ни острой необходимости.

Германия была последним шансом Августа на продолжение военной экспансии, и его торопливость в насаждении римских порядков между Рейном и Эльбой подтверждает это. Парадоксальным образом, Август, если можно? так выразиться, собственными руками вырыл могилу римскому господству в Германии. Хотя он сделал все, чтобы единственными виновниками катастрофы представить Вара и его солдат (чего стоит один только запрет — бывшим пленным возвращаться в Италию!), но истинным виновником, безусловно, являлся сам император с его маниакальной жаждой все новых и новых завоеваний и верой в то, что для римского оружия невозможного нет.

Известный интерес представляет вопрос о том, располагал ли Рим достаточными возможностями, чтобы ликвидировать военный успех германцев. М. Грант полагает, что при желании Август мог компенсировать потерю трех легионов набором новых, но возможно это было лишь путем крупномасштабного воинского призыва не только в Италии, но и (как минимум) на юге Галлии и Испании. Это мероприятие, в свою очередь, неизбежно повлекло бы за собой политические осложнения в масштабе, неприемлемом для Августа. [463]

Справедливость этой точки зрения становится очевидной, если учесть, что подобный эксперимент Август все-таки предпринял: набор свободнорожденных (dilectus ingenuorum) в самой столице был после поражения Вара проведен (EJ 2. 368). Но при этом Август столкнулся с открытым неповиновением — военнообязанные римские граждане отказывались идти в армию. Положения не изменили даже суровые репрессии: лишение гражданских прав с конфискацией имущества или смертная казнь (Dio Cass. LVI. 23. 2–3). Пришлось прибегнуть к уже испытанной мере — для защиты рейнского рубежа были сформированы когорты из отпущенных на волю рабов [464]— более убедительного доказательства острой нехватки людских ресурсов придумать трудно.

Колин Уэллс считает, что в принципе армия необходимых размеров могла быть набрана, и крупномасштабные германские войны возможно было возобновить. Однако, констатирует он, серия римских вторжений уже привела в движение германский племенной мир, и результаты этого оказались для Рима фатальными: даже полное истребление того или иного племени приводило лишь к тому, что его место занимал новый, еще более грозный противник, располагавший практически неисчерпаемым потенциалом в лице племен, живших за Эльбой. [465]

Взвесив все доводы за и против, Август счел необходимым отказаться от реванша за катастрофу 9 года. Хотя на Рейне была срочно сконцентрирована мощная группировка из восьми легионов со вспомогательными войсками, вплоть до перехода императорской власти кТиберию, римлянами предпринимались за Рейном лишь вооруженные акции ограниченных масштабов, нацеленные главным образом на восстановление престижа римского оружия. [466]Тем самым Август признавал, что борьба за мировое господство, занявшая почти все его долгое правление, завершилась провалом.