Жорж Дюби - История Франции. Средние века. От Гуго Капета до Жанны Д'Арк

Поскольку королевство было богаче всех других, оно представлялось великолепной добычей. Люди войны оспаривали ее друг у друга — и те, кто жил в ее пределах, и те, кто пришел сюда. Но вот что изменилось. Если во времена Филиппа Красивого сражения происходили лишь на рубежах Франции, то ныне полем боя стала вся страна. Ее вновь наводнили люди войны, как три века назад, когда устанавливался феодальный порядок, когда соперничали между собой замки. В самом деле, в то время вновь приобретают силу некоторые конструкции политической системы, которую мы называем феодальной. Такую феодальность английские историки окрестили «незаконнорожденной». Она означает возврат к древнейшим формам, прежде всего к изолированности. Публичная война и бандитизм затрудняют коммуникации; вновь становится трудно управлять с дальнего расстояния; наступательные и оборонительные действия, следовательно, и мощь приобретают местный характер, обусловливая возрождение старинных уз солидарности в пределах края, кантона. Эти узы оживил и сам король. Чтобы противостоять вторжению, он организует, как некогда Карл Лысый, глубоко эшелонированную оборону. В 1358, 1367 годах король приказывает провести проверку укрепленных мест, усилить их. И если французские просторы изобилуют крепостями, то произошло это их «ощетинивание» именно в рассматриваемую эпоху. Несомненно, что фортификационное строительство шло быстрее, чем в 1000 году, а замковые башни ныне не только символизируют право карать, но и являются оборонительными сооружениями. Защитные валы окружают дома знати, приходские церкви, монастыри, мосты.

Рыцарские достоинства вновь обретают ценность. И не только потому, что возможности для проявления воинской доблести возникают столь часто. Государи и сам король желают надежнее оградить себя от неверности, от предательства. Поэтому они собирают вокруг себя верных и достойных людей, организуя их как рыцарский орден. Более, чем когда-либо ранее, рыцарство выглядит опорой публичной власти. Как тамплиеров или храмовников, этих рыцарей объединяют коллективные литургии, общее уважение к кодексу чести; тщательно отобранные члены рыцарских братств чувствуют, что они ныне служат не Христу, но Государству. В каждом из крупных и мелких узлов политической ткани вокруг одного патрона образуются клиентелы, которые менее открыты, но гораздо более действенны. Структура господствующей части общества становится зернистой, ячеистой. В ней проявляется тенденция ко все большему разделению на множество небольших твердых ядер, которые крепятся благодаря клятвам преданности, письменным контрактам, содержащим гарантии участия в доходах от властвования. Появляются группы интересов, оспаривающие добычу в остром соперничестве друг с другом, придворные партии, полковые партии в армии. Наконец, поскольку война затягивается до бесконечности, опасность стала угрожать со всех сторон. Вслед за благородными людьми, которые мечтают в первую очередь об удаче, во множестве появились авантюристы, которые только о ней и помышляют. Действительно, любой смельчак мог тогда, как высокопарно выражался хронист Фруассар, «возвыситься на военном поприще». Надо понимать: обогатиться путем грабежа.

Перемены увеличили значение городов. Именно в этом новая феодализация отличается от предыдущей. Город ныне окружен более обширным и лучше охраняемым кольцом крепостных стен. В любом краю он — главная фигура для тех, кто ведет стратегическую игру, основное убежище для тех, кому эта игра непосильна. Город систематически опустошают эпидемии, но сюда беспрерывно стекаются новые людские потоки, ибо здесь они находят спасение от солдатских бесчинств. В те годы население Реймса на одну четверть состояло из беженцев. И отнюдь не все они были неимущими. Многие являлись благородными людьми, зажиточными крестьянами. Например, за стенами Экса укрылась семья, которая продолжала оттуда эксплуатировать свои владения, находившиеся далеко от города и не имевшие хорошо укрепленной усадьбы. Но особенно важным было превращение города в главную опору осаждаемого со всех сторон государства, ибо город мог платить.

Налоги обрушились на этот преобразовавшийся мир. Действительно, ведя войну, король не мог ограничиться обычными поступлениями в казну. Доходы были явно недостаточными по сравнению с расходами. Война же позволяла требовать новых денежных поступлений в силу «необходимости». Налоговые уловки, к которым беспрестанно приходилось прибегать государству, вносили беспорядок во все хозяйственные потоки. Манипуляции с денежными единицами позволяли казне получать какие-то небольшие дополнительные суммы, но приводили к исчезновению с рынка драгоценных металлов и к расстройству в торговых обменах. Что же касается той помощи, которую соглашались оказывать церковные учреждения и бароны, то весь ее груз перекладывался на крестьянство. Без сомнения, он был менее тяжелым в отдаленных провинциях, таких как Овернь. Но в Нормандии, которая находилась ближе к властным центрам, монархия с пылом принялась после 1337 года вытряхивать из крестьянских карманов всю наличность. Это привело к расстройству в крестьянских доходах, нанесло непоправимые удары по первичной производственной ячейке, по мелким сельским хозяевам. Тем не менее общины, видя надвигавшиеся со всех сторон опасности, согласились платить налоги, чтобы укрепить защитные сооружения, содержать королевских стражников, которые, как ожидалось, должны были пресекать грабежи. Таким образом, в народной гуще в 50-е годы XIV века формируется привычка регулярно собирать деньги на общественные нужды.

В конечном счете благодаря непрекращающимся военным действиям в выигрыше оказываются три участника политической игры. В первую очередь — аристократия шпаги. Усердное прославление рыцарских достоинств помогло ей выйти из того относительно униженного положения, в котором она незаметно для себя оказалась, оттесненная людьми, олицетворявшими власть права, денег и совета. Вторым победителем была городская олигархия. Ее ослабило сокращение торговых обменов с отдаленными областями, но она получила большую выгоду, овладев другими городскими функциями — военными и особенно политическими. Ответственность за оборону позволила городским правительствам расширить компетенцию, утвердить свою фискальную власть. В то же время децентрализация, обусловленная распространением военных действий на все большие территории, привела к умножению числа маленьких столиц. В такую столицу превратился, например, Пуатье. Городской историк спрашивал себя: «Каким был бы его (города) блеск, если бы не разразилась война, благодаря которой он вернул себе первостатейную политическую роль?». Другой пример — Тур, возвысившийся как столица апанажа, нового герцогства Турени; управление им стало, по словам местного историка, основным «промыслом» города. Наконец, если потрясения приводили к тому, что Церковь теряла часть своей власти, как светской, так и духовной, то государство больше всех выигрывало от беспорядка. Оно прочно опиралась на «добрые города» (то есть города королевского домена), его поддерживали налоги, которые соглашались платить подданные, а также храбрые военачальники, мечтавшие повторить подвиги Ланселота. Под государством же подразумевался сюзерен и все те люди, которые ему служили, которые от его имени говорили, вершили правосудие, взимали налоги. Фортуна благодаря королю оборачивалась к ним лицом.