Жорж Дюби - История Франции. Средние века. От Гуго Капета до Жанны Д'Арк

Окружая себя людьми учеными, господин и сам должен был выглядеть человеком если и не способным читать книги, то по меньшей мере знакомым с их содержанием и способным использовать свои знания в делах управления. Это стало вопросом престижа. К концу XII века уже не оставалось баронов, которые не чувствовали бы для себя необходимости хоть в какой-то мере приобщиться к учености. А все великие князья пожелали стать грамотными, просвещенными. Такими людьми желали представить самих себя, своих предков графы Анжуйские во второй половине века. Соответственно изображают этих государей их придворные летописцы. Один из них рассказывает о графе Фульке, который жил очень давно, умер около 960 года. Приближенные короля Франции смеялись над этим графом, который распевал молитвы в окружении своих каноников. А он ответил насмешникам, написав собственноручно: «Неграмотный король — это коронованный осел». Сюзерену же пришлось признать, что sapientia , красноречие и книжная ученость приличествуют графам так же, как и королям». И с тех пор все стали восхищаться Фульком. «Будучи глубоким и проницательным знатоком книжной учености, правил грамматического искусства, Аристотелевых и Цицероновых рассуждений, он, тем не менее, соперничал по силе и по храбрости с наипервейшими рыцарями». К 1180 году выявилась необходимость дополнить военные умения управителей умением рассуждать. Именно этому учит рассказ о Вильгельме Плантагенете. Как повествуют придворные историки, во время осады замка Монтрёй-Беллэ этот «просвещенный граф» приказал доставить ему из аббатства Мармутье и прочитать томик с военным уставом Вегеция. Прочитать в оригинале или в переводе с латыни, с комментариями? Так или иначе, на следующий день, поразмыслив, он применил на практике услышанные наставления и овладел крепостью. Неважно, имеем ли мы дело с вымышленным или действительно случившимся эпизодом. Он показывает, что в те времена ожидали в Турени от сеньора подобного ранга: как и человек Церкви, такой государь должен в своих действиях следовать классическим образцам Трубадуры стали сетовать на подобную склонность к «мудрости», к серьезности. Они сожалели о том, что военачальники, от которых ждали щедрости, ныне меньше думают «о подвигах и радостях, чем о правосудии и частном праве».

Немногим позднее 1200 года новый образ примерного государя нарисовал, причем весьма точно, придворный апологет графов Гина. Он был как раз одним из тех домовых священников, которые гордились званием «мэтра», полученной в школе ученой степенью. Его произведение созревало в стенах коллегиальной церкви, располагавшейся начиная с 1069 года рядом с графским жилищем; оно является самым ярким свидетельством «окультуривания», которое происходило в домах знати той эпохи. Труд написан на латыни, как и схоластические трактаты, изобилует красотами самой незатейливой риторики. Но в то же время в нем слышится эхо поэм, которые сочинялись тогда для развлечения рыцарей на языке простонародья. Желая показать достоинства, которыми должен быть украшен всякий добрый сеньор на двух этапах своего жизненного пути, автор панегирика выводит на сцену двух персонажей. Один из них — граф Бодуэн, senior, старший, другой — его первый сын Арнуль, который еще не женат. Бодуэн является сеньором среднего достатка, он гордится тем, что 30 лет назад в рыцари его посвятил Фома Бекет. Этот граф боролся за сохранение самостоятельности своей сеньории, зажатой между двумя могущественнейшими княжествами. Сам он оставался illeteratus — неграмотным, но стремился постигнуть sapientia , ибо понимал, что благодаря учености остается наравне со своими соперниками — государями. Поэтому граф гостеприимно открывал двери своего дома проезжим ученым людям, какое-то время держал этих людей у себя, чтобы те приобщали его к божественному знанию. Он гордился тем, что способен, хотя лишь на слух, постигать «таинственную суть» священных текстов, что достойно выдерживает испытание в «диспутах». И славу свою граф Бодуэн видел в том, что люди, слышавшие его рассуждения, не могли не задаваться вопросом: «Как человек, никогда не учившийся грамоте, способен иметь книжное знание?» Комнату его заполняли книги. Он щедро платил переводчикам, желая услышать на языке, который ему понятен, «Песнь Песней», писания Святого Августина, «Жизнь Святого Антония», а также трактаты, в которых обобщались все известные тогда знания о материальном мире. В то же время его сын Арнуль защищал в турнирных схватках семейную славу и был еще далек от грамотности; ради собственного удовольствия, для развлечения в короткие перерывы между ратными делами он просил рыцарей из своего отряда рассказывать истории, которые им запомнились, — о подвигах крестоносцев, Карла Великого, короля Артура, о подвигах предков из его рода. Здесь преобладали приключения и устная речь.

По правде говоря, от «молодого» господина ожидали того, чтобы он в совершенстве овладел и словесным искусством. Это подтверждает другая история, героем которой выступает Годфрид Плантагенет. Когда его будущий тесть — герцог Генрих Нормандский — принимает юношу накануне свадьбы, то устраивает ему испытание в словесности. Конечно, власть приобретали и удерживали благодаря храбрости в бою, но для ее достижения и сохранения нужно было также умение спорить, дать добрый совет, должным образом сопоставить высказанные мнения. В нескончаемых переговорах, участники которых, ссылаясь на обычай, пытались доказать те или иные права, светская аристократия издавна оттачивала память и умение рассуждать. Однако некое взаимопроникновение культуры схоластических школ и культуры военных собраний происходило очень медленно, продолжалось весь XII век. Завершился этот процесс во времена Филиппа Августа, когда «рыцарство» переняло манеры поведения «духовенства».

Уже в «Песне о Роланде» рядом с героем, олицетворяющим достоинство силы, находится персонаж, который, естественно, помещен во втором ряду, но который необходим. Этот персонаж — Оливье. Он воплощает вторую главную добродетель — осмотрительность. После 1090 года, судя по многочисленным свидетельствам, мальчики, не принадлежащие к высшей знати, не предназначаемые для духовного звания, начинают также получать образование. Их обучают в родительском доме, приглашая наемных учителей, или посылают в школы. В результате эти мальчики умеют читать, немного понимают по-латыни. Именно в это время в число похвальных слов в адрес доброго рыцаря входит определение prudens — благоразумный. Оно быстро распространяется, отодвигая на второй план такие эпитеты, как fortis, strennuus (сильный, ловкий), характеризующий достоинства телесные, присущие мужественным. «Пруденция» же позволяет человеку узреть пути, ведущие к Богу. Она также помогает сдерживать пыл, действовать трезво, разумно. Она пристойна и предстает все более и более очевидно как вполне подходящее качество для храбрецов, тех людей, кому Бог вручил меч, возложив на них поддержание господнего порядка в дольнем мире.