Жорж Дюби - История Франции. Средние века. От Гуго Капета до Жанны Д'Арк

Это перемещение является свидетельством трех изменений, произошедших в распределении власти. В первую очередь оно говорит об успешном завершении реформы Церкви, в ходе которой епископат решительно подчинил себе монашество. Но также и о тех более глубоких изменениях, в результате которых христианство, сводившееся к исполнению ритуальных действий у чудодейственных мощей, незаметно, исподволь заменялось христианством, нашедшим повседневное выражение в соблюдении неких моральных норм, внушаемых каждому верующему. Внушать их людям должно было духовенство, и более всего — епископы. А кафедральный собор должен был служить задаче доведения этих норм до верующих, задаче воспроизведения в зримых образах представлений, выработанных в богословских школах. В то же время отмеченное перемещение явилось результатом роста мощи городов. Над городом довлели сеньория епископа и сеньория соборного капитула. Обе они пользовались растущим богатством городов.

При этом основная часть средств, шедшая на перестройку главной церкви города, вымогалась у горожан с такой жесткостью, что бюргерство подчас начинало сопротивляться. Так было в Реймсе, где население взбунтовалось и перестройку собора пришлось на время прекратить. Но своей силой и славой города были обязаны, помимо прочего, и мощным стенам, и колокольням соборов, возвышавшимся над скоплением лачуг. Купцы на ярмарках, похвалявшиеся тем, что им оказывает покровительство епископ, давали деньги из гордости, ворчали, но платили. И требовали, чтобы их вклады не оставались анонимными, чтобы было видно, что такой-то витраж — дар такой-то торговой гильдии. Эти знаки дарения, которые продолжают привлекать внимание исследователей, свидетельствуют о том, что горожане не оставались в стороне от строительных забот духовенства. Ради искупления греха корыстолюбия они жертвовали на строительство соборов немалые суммы из тех неправедно нажитых денег, которые получали, обирая окрестное сельское население.

И наконец, эти величественные сооружения, украсившие повсеместно домен Капетингов, свидетельствовали о возрождении монархии. Еще с тех времен, когда после христианизации империи римляне начали строить здесь, в своих сите, кафедральные церкви, их постройки вобрали в себя в превращенном виде все признаки государственной, публичной власти: прямота каменных стен, колокольни, возвышающиеся подобно неприступным крепостным башням, портал, открывающийся словно городские ворота, но ведущий в пространство, намного более упорядоченное. Строители соборов создавали словно бы про образ горнего Иерусалима, воплощая в нем свое представление о государстве в его неземном совершенстве. А в середине XII века среди всех крепнущих государств именно государство Людовика VII более всего приближалось к такому образцу. С момента своего возвращения из Святой Земли, где он проводил много времени в святилищах, хранивших свидетельства жизни Иисуса Христа, золотолилейный король стал постоянно участвовать в епископских соборах. И не возникало ли у каждого, кто попадал в апсиду любого собора в его королевстве, впечатление, что он видит здесь не кресло епископа, а королевский трон?

А те добродетели, которые король приобрел со священным помазанием, прямо предназначали его для того, чтобы он сам направлял усилия строителей. Еще за полтора века до Людовика епископ Лана напоминал королю Франции: «Не забывай о той чести, коей удостоил тебя царь царей. По милости своей он наделил тебя даром, более драгоценным, чем все остальные… Ты призван познать горний Иерусалим со всеми его камнями, его стенами, его вратами, все его устроение…» Такое ниспосланное свыше видение отличало короля от всех других государей, он был призван употреблять свою щедрость на дело постоянного обновления кафедральных соборов. Людовик VII осознавал это призвание. 200 фунтов серебра, переданные им епископу Парижскому, позволили поднять своды над хорами Нотр-Дам на невиданную доселе высоту. Людовик дожил до завершения работ, он смог увидеть, как в 1180 году папский посланник торжественно освятил главный алтарь собора. В аббатстве Барбо цистерцианские монахи охраняли его вечный покой. Впервые рядом с телом короля возложили знаки, возвышающие его над всеми людьми, — корону, скипетр, печать, которой он скрепил свои ордонансы о всеобщем мире. А во главе похоронной процессии шел его сын, которым Господь вознаградил Людовика за тщание и добросовестность в выполнении своего монаршего долга.

В высших церковных сферах в то время, как никогда ранее, мечтали о единстве. Легаты епископа Римского несли его слово во все концы христианского латинского мира; аббаты из сотен цистерцианских монастырей, рассеянных по всей Европе, ежегодно собирались в материнской обители на съезды для совместного обсуждения дел Ордена и обмена опытом духовного служения; клирики, лучшие из которых учились в Париже, молились о том, чтобы люд Божий был, наконец, поставлен под одну власть. Такого объединения требовало спасение Святой Земли. Иерусалимский трон занимал прокаженный подросток; Салах-ад-Дин собирал отовсюду неверных, призывая их к «джихаду»; можно было опасаться того, что вскоре он овладеет Гробом Господним. Следовало поставить под королевский надзор всех государей, на печатях которых изображался всадник, гарцующий на коне и символизирующий силу, но силу буйную, способную посеять беспорядок, если не обуздать ее мудростью. И сделать это, причем безотлагательно, должны были короли. На королевских печатях сами они изображались величественно восседающими на троне, олицетворяющими незыблемость мира небесного. Церковь выступала против княжеств, поддерживала монархии, желая видеть их мощными и подчиненными объединяющей воле наместника Св. Петра.

А он в описываемый период жестко противостоял королю Германии, всеми своими силами пытаясь сдержать его захватнические устремления. Папа подумывал даже и о том, чтобы примириться с королем Англии, незадолго до того отлученным от Церкви за то, что, ослепленный желанием подчинить ее себе, он не остановился перед убийством примаса, совершенным прямо на ступенях алтаря Кентерберийского собора. И только одному королю, следовательно, мог папа без колебаний отдать свое предпочтение в подобной ситуации — королю франков, вождю Богом избранного народа. Он был послушен папской воле, его власть теперь прочно опиралась на богатейший край — Иль-де-Франс и на парижский сите, где еще с греческих и римских времен сложился центр высокой культуры, обогащенный наследием античности. Было известно, что здесь монарх использовал свою власть — imperium — для установления мира и справедливости. Окрепшие феодальные связи все теснее сплачивали вокруг монарха высших сеньоров королевства. Не казалось более столь уж невероятным представить короля как Христа или легендарного Карла Великого, восседавшим в окружении 12 равных между собой сподвижников — пэров короны, помогающих монарху лучше выполнять мироустроительную миссию. Роль пэров уже выполняли в городах северо-запада шесть облеченных графскими полномочиями епископов. Можно было надеяться, что вскоре к ним присоединятся выражавшие такую же почтительность и преданность монарху шесть светских князей: три герцога — Бургундский, Аквитанский, Нормандский, а также три графа — Фландрский, Шампанский, Тулузский.