Алексей Кунгуров - Пакт Молотова-Риббентропа. Тайна секретных протоколов

В канун 50-летия нападения Германии на Польшу столкнулось немало гипотез о том, как сложились бы события, если бы Советский Союз принял тактику англичан и французов, рассчитанную на создание видимости активности трех держав по части согласования (хотя такого и не было) ответных действий в случае агрессии Германии. На сей счет высказываются полярные суждения. Одно из них гласит: войны не было бы вообще. Другие полагают, что в этом случае СССР уже в 1939 году мог бы попасть в водоворот войны, в которой Англия и Франция при самом оптимистическом раскладе лишь значились бы нашими союзниками.

Теперь, конечно, гадать трудно. История не признает сослагательных наклонений. История уже состоялась. Даже предположения и те неподсудны нормальной логике, поскольку поведение всех субъектов политики было непредсказуемым. Нельзя отделаться от впечатления, что на сцене истории лицедействовали игроки, а не политики. Одно ясно: ответственности, не говоря уже о мудрости, недоставало всем, за что человечество жестоко поплатилось.

На самом деле в поведении западных держав прослеживается железная логика. В советской историографии господствовала трактовка, что лидеры ведущих мировых держав как бы временно сошли с ума, причем все поголовно. В результате стали возможны и аншлюс Австрии, и мюнхенский сговор, и оккупация Чехии. Этой линии следует и Яковлев.

В этом же контексте можно рассматривать и такой вопрос: была ли реальной угроза нападения фашистской Германии на нашу страну в 1939 году? Естественно, ответ на него выходит за рамки возможностей и целей нашей комиссии. Дать его призвана наука. Настоящий анализ этой проблемы не был дан ни тогда, ни позднее. И все же документы говорят, что советская политика строилась тогда чаще на оперативных сообщениях; нежели на глубоких стратегических выкладках.

Вопрос о готовности Гитлера к агрессии против СССР еще в 1939 году имеет как минимум три аспекта. Была ли Германия объективно готова к войне? Считала ли свою военную машину готовой? И воспринималась ли угроза вторжения советским руководством как вероятная?

Суверенностью можно ответить только на последнее: безусловно, да. Можно предположить, что такое восприятие корректировалось в психологии Сталина надеждой, что Гитлер может увязнуть на европейском театре боевых действий, что, вероятно, влияло на способность видеть и объективно оценивать возможные альтернативы.

Трудно, конечно, говорить об этих факторах сколько-нибудь категорически, Но допустить, что они имели место, мы вправе.

Не являются доказательными утверждения, будто в отсутствие договора о ненападении с СССР рейх не начал бы «польский поход». В их опровержение можно было бы привести не одно заявление самого Гитлера. Кроме того, Германия зашла в подготовке войны, особенно к середине августа, слишком далеко, чтобы «фюрер» без серьезного политического риска для себя трубил отбой.

Довод приверженцев точки зрения, что Сталин преувеличивал опасность войны, сводится к тому, что в немецком генштабе в августе 1939 года не было готового плана боевых действий против нашей страны.

Но, во-первых, это вскрылось после 1945 года.

Во-вторых, тогда не существовало и планов операций против Англии и Франции. Задание готовить такие планы штабы получили Юоктября 1939 года, после отклонения западными державами предложения Гитлера о замирении.

В-третьих, пауза с подготовкой к боевым действиям на западном фронте не лишена своеобразного подтекста. В опьянении быстрой победой над Польшей Гитлер какое-то время носился с мыслью, не разорвать ли свежеиспеченный договор о ненападении с Советским Союзом и не атаковать ли внезапно и нашу страну?

Весьма сомнительное утверждение. Весь ход событий указывает на то, что война на два фронта никак не входила в планы Гитлера. И вообще, интересно, каким образом Яковлеву удалось проникнуть в мысли Гитлера.

В-четвертых, на период концептуальных разработок в оперативные директивы для генштабистов рейха порой требовались лишь недели.

При анализе альтернатив 1939 года нельзя упускать из виду, что советское руководство владело информацией о содержании директив, определявших линию поведения английской и французской делегаций на военных переговорах с нами. Не был свсрхтайной и факт закулисных контактов, которые поддерживались между Лондоном и Берлином.

Тщательное прочтение документов обнаруживает довольно простую игру. Берлин «обхаживал» нас или, наоборот, отзывал свои авансы в точном соответствии с каждым поворотом англо-франко-советских переговоров.

Так, после первых прощупываний советских намерений и сдержанной реакции Молотова на немецкие обращения (20 мая) Риббентроп дал команду затаиться. Но стоило на тройственных переговорах в Москве обнаружиться разногласиям в части гарантий прибалтийским государствам, как немцы пришли в движение. Достаточно было назначить переговоры об англо-франко-советской военной конвенции, чтобы Берлин без промедления (26 июля) подбросил идею «освежения» договора о нейтралитете 1926 года, заявил о готовности уважать неприкосновенность прибалтийских государств и договориться о сбалансировании «взаимных интересов ».

Когда же определилась дата открытия военных переговоров в Москве, Риббентроп, не мешкая, пригласил к себе временного поверенного в делах СССР в Берлине Астахова и прямо высказался за размежевание советско-германских интересов «от Балтийского до Черного моря». Эти соображения были повторены на следующий день, 3 августа, послом Шуленбургом в беседе в Москве.

Принципиально важный рубеж — в период с 26 июля по 3 августа 1939 года. Именно в это время происходит активизация контактов на всех направлениях — и по объему, и по содержанию. Именно в это время нарастает давление предварительных позиций и реальных обстоятельств, подводившее к необходимости конечного выбора: быть договоренности или не быть?

Если быть, то с кем? С западными демократиями или фашистской Германией?

Именно в это время в политическую игру вводятся те ее «азартные» элементы, что соответствовали психологии главных действующих лиц и в итоге предопределили появление и суть секретного протокола.

Зомбирование продолжается. Главная задача — внушить, что «секретный протокол» существовал.

Как разворачивались события на этом рубеже и вплоть до открытия советско-германских переговоров?

Первый ход делает германская сторона. Берлин впервые легализует идею договорного урегулирования межгосударственных отношений с СССР и отказа от третирования наших национальных интересов. Напомню, что после прихода нацистов к власти Германия домогалась остракизма «Советов» там, где только могла. Стало быть, до начала августа 1939 года реальной альтернативы сотрудничеству с Англией и Францией Советский Союз не имел и ничего противопоставить этому сотрудничеству не мог.