Клиффорд Фауст - Великий торговый путь от Петербурга до Пекина [История российско-китайских отношений в XVIII–XIX веках]

Его коллегам выпала несколько более благополучная судьба. Цзэлина по возвращении на родину осудили за то, что он приказал произвести артиллерийский салют в благодарность Небесам, даровавшим заключение Буринского договора, наложили на него штраф в размере тройного годового жалованья и понизили в чине. Несколько лет спустя он вернул себе императорскую милость доблестным поведением в войнах с джунгарами. В конечном счете он удостоился чина ванна первой степени (хо-ши цзинь-ван), и его назначили первым губернатором Улиастая (в 1732 году). Тулишена тоже обвинили в «противоправных» действиях во время возведения пограничных знаков по собственному почину без предварительного согласования с двором императора. Даже более того, его обвинили в разглашении военных секретов в бытность губернатором провинции Шаньси и приговорили к смерти. Наказание смягчил сам император своим помилованием, но выслужиться этому подвергшемуся репрессиям вельможе больше уже не получилось. Он дожил до 1741 года.

Далекоидущие выводы из приведенных выше свидетельств требуют чрезвычайной осмотрительности. Дело касается радикально отличающихся от европейских представлений об административной ответственности, наказании, похвале и личном поведении; обратите внимание на то, что ни одного из маньчжурских чиновников не отдали под суд непосредственно за уступки и согласование какого-то невыгодного для его государства договора. Их осудили за прочие прегрешения, лишь косвенно связанные с итоговыми соглашениями. Тем не менее по обращению с вернувшимися на родину участниками переговоров можно однозначно судить о некотором неудовольствии подходами, зафиксированными в договоре, или, возможно, тактикой ведения переговоров перед его заключением.

В отличие от исключительно жестокого обращения с китайцами участников переговоров со стороны России по большому счету удостоили вполне заслуженных почестей. С.Л. Владиславич-Рагузинский, к тому времени разменявший седьмой десяток лет от роду, добрался до Москвы в конце 1728 года. Его удостоили звания тайного советника (третий сверху чин в Табели о рангах, что на четыре ступени выше его прежнего чина) и наградили орденом Александра Невского. Тут же его назначили на должность, для которой он со своим богатейшим жизненным опытом подходил как никто другой: консультантом по внесению изменений в сборник таможенных тарифов 1724 года и по подготовке предстоящего торгового соглашения с Англией. Существуют сведения, будто Савва Ильич рекомендовал не предоставлять Англии особых привилегий.

В марте 1729 года Владиславич-Рагузинский подал Петру II прошение о возобновлении на 25 лет откупа в Малороссии, дарованного тремя годами раньше его племяннику Гавриилу. Данную привилегию возобновили в течение пяти дней в знак признания заслуг нового тайного советника на китайской границе, и теперь освобождение от налогов распространялось на 20 лет, а не на 4 года, как это предусматривалось изначально! Еще в одном случае (1734 год) царица Анна по просьбе Саввы Лукича отправила денежный перевод в размере 200 рублей другому его племяннику, некоему Ивану Станиславину, служившему вахмистром в Пермском драгунском полку. В завершение, ближе к концу своей жизни С.Л. Владиславич-Рагузинский просил у царицы Анны через придворную контору (ведомство, занимавшееся придворными чинами, дворцовыми титулами и т. д.), чтобы его особняк и двор на Адмиралтейском острове в Санкт-Петербурге вернуть императорскому двору за 10 тысяч рублей, а «в возмещение» ему предоставили другой такой же дом и двор на Наличной улице «на берегу канала [и] напротив луга, где Ваша сестра царевна Екатерина Иоанновна изволят проживать». Данную его просьбу конечно же удовлетворили; такого рода благосклонность властей сама по себе служит свидетельством того уважения, с которым к Савве Лукичу относились в Санкт-Петербурге. С точки зрения отношения и почестей, которых удостоился граф Владиславич-Рагузинский, не остается сомнений в том, что при русском дворе более чем удовлетворились заключенным им договором.

Остальные участники тех переговоров тоже процветали, пусть даже не настолько пышно. Полковник Бухгольц, командовавший вооруженным отрядом во время пограничных переговоров, получил от Владиславич-Рагузинского назначение комендантом Селенгинска, и ему было поручено общее руководство пограничными делами, считавшимися, возможно, самой важной задачей в Сибири. В 1731 году ему присвоили звание бригадира, хотя в его послужном списке хватало нареканий. Девять лет спустя его отправили на заслуженный отдых. Л. Ланг продолжал служить в сопровождении государственных обозов до Пекина. Он путешествовал с ними в 1727–1728, 1731–1732 и 1736–1737 годах. С 1735 года он занимал пост советника Селенгинской канцелярии, а с 1739 года — вице-губернатора Иркутска. А не генерал-губернатора Сибири, считавшегося конечно же самой важной должностью к востоку от Урала. Дальше в 1737–1738 годах ему доверили дипломатическую миссию в Константинополе. Об остальных участниках тогдашнего посольства известно совсем мало: Глазунов, по-видимому, продолжал служить на важных должностях, поскольку его таланты пригодились во время пребывания китайских посольств в России между 1730 и 1732 годами.

Эти свидетельства служат подтверждением того, что русское правительство получило от договора практически все, на что рассчитывали его министры, во всяком случае создается такое впечатление. То, что С.Л. Владиславич-Рагузинский удостоился высочайших в своей империи почестей, может означать нечто большее, чем признание заслуг пожилого дипломата, самоотверженно выполнившего чрезвычайно трудную задачу. И повышение статуса остальных участников переговоров можно считать обычным продвижением по гражданской или военной службе тех, послужной список которых не вызывал нареканий или, по крайней мере, кто не замарал себя провалами в сфере принятия политических решений. Но существует и иное мнение.

М.Н. Павловский считал Кяхтинский договор невыгодным для России на том основании, что она потеряла «все преимущества, имевшиеся во Внешней Монголии, которые русские люди сотворили своим трудом на протяжении ста с лишним лет…». Такой аргумент не выдерживает никакой критики. Мало того, что Россия не располагала никакими реальными преимуществами в Монголии или какой-либо настоящей властью в том регионе, к тому же в то время установление контроля над территориями к югу от Селенгинска не сулило особой выгоды. Никаких месторождений золота или серебра тогда еще не обнаружили, а промысел пушного зверя велся там в совсем малых масштабах. Единственной привлекательной для русских купцов сферой деятельности виделась торговля с бухаретинцами, особенно ревенем, но бухаретинцы уже с 1728 года могли торговать и действительно торговали им в Кяхте на границе. Тем самым они экономили русским купцам затраты на долгую и дорогостоящую поездку в Угру.