Клиффорд Фауст - Великий торговый путь от Петербурга до Пекина [История российско-китайских отношений в XVIII–XIX веках]

До Иркутска обоз добирался все лето и прибыл туда лишь в сентябре 1733 года. Таким образом, распродажа доставленных им товаров в Москве началась в следующем году и продолжилась в 1735-м, когда все товары прибыли в Сибирский приказ.

К началу 1736 года из Сибирского приказа пришло донесение в Сенат о том, что продажа китайских товаров идет не совсем гладко. Многие товары покрылись пятнами, плесенью и утратили первоначальный цвет. Немногие купцы, все-таки прибывшие посмотреть на товар, предложили меньше назначенной цены или вообще не проявили интереса к его покупке ни по какой цене, даже притом что тогдашние цены считались ниже обычных. В Приказе признали огромную разницу между ценами, назначенными присяжными оценщиками и предлагаемыми купцами; на ряд товаров оценщики ставки завысили, на другие — занизили.

Тогда из Правительствующего сената поступило указание подобрать новых оценщиков из числа купцов первой гильдии Москвы. И в присутствии чиновников сибирской конторы, Сибирского приказа и Управления прокурора им предстояло заново оценить все товары, причем поштучно, а потом продать по ценам, установленным на таком уровне, чтобы торговля все-таки пошла. Сенату требовался полный отчет с указанием прежних и новых цен в сопоставлении с сибирскими и китайскими ценами. Хотя после переоценки товара дело пошло, после пожара 1737 года все еще числилось неликвидного товара на 73 724 рубля. К 1738 году его оставалось всего лишь на 7404 рубля.

Трудности, которые приходилось преодолевать Сибирскому приказу в деле сбыта товаров обоза (а также китайских товаров, конфискованных у купцов-единоличников, торгующих на границе), прекрасно описаны в указе Сената от 30 июня 1737 года. Два купца первой гильдии — Григорий Осипов и Василий Шапошников, представлявшие по несколько товариществ, — предложили в том году цены на товары еще до их переоценки. Они претендовали на вполне конкретные товары после, разумеется, тщательной проверки их качества и состояния, и Г. Осипов, по крайней мере, рассчитывал на крупную партию китайских тканей общей стоимостью 96 254 рубля, из которых 30 818 рублей находились на счете обоза. После переоценки по предложению Г. Осипова в распоряжение руководства обоза возвращалась бы прибыль в размере 2475 рублей. В Сибирском приказе такое предложение отклонили на том основании, что прибыль им показалась слишком маленькой. Придворный посредник (гофмаклер) докладывал о том, что, несмотря на значительные усилия по привлечению новых купцов, как крупных, так и мелких, никто не появился и оферты двух названных выше купцов пришлось в конечном счете принять. Гофмаклер призвал руководство Сибирского приказа побеспокоиться о том, чтобы добротные и испорченные товары продавали вместе крупными партиями на сумму 500—5000 рублей, иначе испорченный товар останется на складах. Товары, доставленные в Приказ в 1734 и 1735 годах, следовало распродать прежде, чем товары 1736 года предлагались покупателям. По всей вероятности, величайшей помехой на пути успешной торговли служило бюрократическое мировоззрение, в соответствии с которым все товары следует учитывать и сбывать без оглядки на тот факт, что купцам при этом не удастся назначать высокие цены. Готовность терпеть убытки на поврежденных и испорченных товарах ради прибыли как таковой выглядит выше понимания бюрократического аппарата Санкт-Петербурга.

И.Г. Курц попытался рассчитать доходность этого второго обоза по условиям Кяхтинского договора, но на основе имеющихся в его распоряжении данных такая задача оказалась невыполнимой. От суммы стоимости одних только ввезенных и вывезенных товаров полный товарооборот, можно сказать, составил как минимум 312 тысяч рублей. Таможенные пошлины с такой суммы в случае начисления их на частную торговлю составили бы 31 тысячу рублей. Так как стоимость китайских товаров приводится только в московских ценах, сумму «недобора» таможенных пошлин можно сократить до 25 тысяч рублей. Никакого расходного счета от обоза не сохранилось, но, судя по затратам предыдущих и последующих обозов, расходы данного обоза стоит оценить как минимум в 60 тысяч рублей. Если валовую прибыль взять в размере 114 тысяч рублей (стоимость китайских товаров на 214 тысяч рублей за вычетом стоимости мехов на 100 тысяч рублей), тогда чистую прибыль можно оценить в 29–30 тысяч рублей, то есть валовая прибыль оказывается меньше расходов и расчетного убытка по таможенным доходам. И это без учета стоимости товара, утраченного во время пожара 1737 года, которую И.Г. Курц готов принять на допустимом уровне в 15 тысяч рублей. Остается еще бухгалтерская прибыль в размере 15 тысяч рублей, растянутая на период в восемь лет с 1731 до 1738 года. Если суммарные капиталовложения составляли 200 тысяч рублей (100 тысяч рублей в виде пушнины; 60 тысяч рублей — прямые издержки обоза и еще 40 тысяч рублей ушло на транспортные расходы, в пределах России), доход на эти инвестиции приближается к 2 тысячам рублей в год. То есть годовая доходность предприятия составляет 1 процент.

Если данный обоз государству принес по большому счету одни убытки, как это видно из приведенных выше расчетов, а также в соответствии с окончательным вердиктом С.Л. Владиславич-Рагузинского, то кое-кто все-таки неплохо нагрел на нем руки. В начале 1733 года в сибирское представительство доставили несколько особым образом помеченных тюков с ценными подарками и диковинками, присланными Л. Лангом и А. Платковским: С.Л. Владиславич-Рагузинскому достался чайный сервиз, обер-секретарю Священного синода Михаилу Дудину перепала штука канфы, и члену Генерального совета П.И. Ягужинскому прислали кое-какие наряды. В конце того года и в начале года 1734-го пришло еще 10 сундуков, и их приказали отправить члену все того же совета и обергофмейстеру С.А. Салтыкову в Санкт-Петербург, по-видимому для распределения их содержимого среди полезных людей.

Причин для провала данного обоза по сравнению с обозом Третьякова — Молокова можно привести сразу несколько. Л. Ланг все еще ссылался, как мы уже видели, на то, что считал отрицательно влияющими на все дело ограничения на свободную торговлю в Пекине. Настолько упорно звучит данный аргумент, что нам остается только принять его на веру, хотя непонятно, до какого предела. С.Л. Владиславич-Рагузинский, как мы все в этом убедились, настаивал в своем донесении А.И. Остерману от 1734 года, что решающим фактором неутешительных показателей обоза послужила поспешность в его организации, на которую ушли считанные месяцы, а не конкуренция с частными предпринимателями. Понятно, что такое суждение принадлежит человеку, находившемуся за тысячи километров от места событий. Как и множество раз до того, государственные присяжные оценщики и прочие чиновники Сибирского приказа продемонстрировали бюрократическое невежество в делах частного рынка Москвы и неосведомленность в его текущих ценах. Однако самым красноречивым явлением, по крайней мере единственным, искоренением которого власти на самом деле занимались серьезно, оставалось надоевшее пугало конкурентных преимуществ частного сектора. Л. Ланг в своем донесении, представленном по его прибытии в Москву 25 июня 1734 года, обращал особое внимание на то, что русские купцы, покупавшие камку и китайку на границе, устраивают тем самым «большой беспорядок в сфере сбыта товаров, принадлежащих короне». И он предложил запретить поставку таких китайских товаров в Москву.