Дмитрий Иловайский - Владимирский период. Том 1. Часть 2.

На существование жалкого остатка Хазарской державы на нижней Волге в первой половине XIII века указывает помянутый рассказ миссионера Юлиана. Из страны Алан (ясов или осетин) он со своими спутниками шел 37 дней безостановочно по степям, пустынным и бездорожным, пока не достиг «земли сарацин», которая именуется Вела (Vela), и города Бундаза (Bundaz). К сожалению, он не сообщает никаких более точных сведений; а упоминает только, что питался здесь милостынею и что туземный владетель охотно давал ему милостыню: так как будто бы «и государь и народ той страны говорят публично, что они вскоре должны сделаться христианами и подчиниться Римской церкви». Отсюда Юлиан с одним сарацинским священником отправился в Великую Болгарию, в которой также будто бы жители говорят публично, что должны сделаться христианами и подчиниться Римской церкви. Из его скудного известия можно только вывести, что сарацинское государство, о котором идет речь, было бедно и незначительно и что господствующая тогда в нем религия была магометанская. Названия Vela и Bundaz неузнаваемы по своей искаженности. (Напомним название хазарских городов Беленджер и Хаб. — Нела. См. о них у Хвольсона — Ибн Даста, 52 и 58 стр.) Но г. Гаркави доказывает, что Баланджар был названием не города, а целой хазарской страны, в которой главный город назывался Семендер (Известия Археол. Об. СПб. 1878). Его же «Хазарские письма», т. е. испанского раввина Хасдаи к хазарскому царю Иосифу и ответ Иосифа (Еврейская библиотека). Кстати, укажем пропущенное в 4 прим. исследование барона Розена «Пролегомена к новому изданию Ибн Фадлана». (Зап. Восточ. Отд. Археол. Об. XV. 1903).

Известно, что арабские монеты, находимые в кладах Восточной Европы, не простираются далее первой половины XI века. Это обстоятельство, вероятно, стоит в связи с распадением Хазарской державы и напором турецких орд, куманов и сельджуков. Последние, завладев образованными мусульманскими странами Передней Азии, еще более затруднили непосредственные торговые сношения с Восточной Европой. К остаткам распавшейся Хазарской державы, вероятно, относится и область приводимого арабскими писателями города Саксин; о ее жителях, или саксинах, упоминает и русск. летопись под 1229 г. (См. Лавр. сп.). Хвольсон, сличая разные известия о Саксине, помещает его на реке Урале (Ибн Даста. 63 стр.); но это остается вопросом. Говоря о Хазарской державе, мы разумеем собственно волжских и каспийских турко-хазар, которых надобно отличать от черкес-хазар кавказских и крымских; последние были когда-то покорены пришлою турецкою ордою, а при распадении этой державы снова сделались независимы под управлением своих племенных князей. См. также Шестакова «Напоминание о древнем городе Маджаре» (Труды IV Археол. Съезда. Т. I. Казань, 1884). С хазарами связана и судьба алан, или ясов (осетин). В XIII книге «Чтений» Об. Нест. летца см. проф. Ю. Кулаковского «Аланы по свед. классич. и визант. писателей». 1892. Его же «Христианство у Алан» (Визант. Времен. 1898. Кн. I), и «К истории Готской епархии в Крыму в VIII веке». (Ж. М. Н. Пр. 1898. Февраль). Относительно Крыма любопытный материал у Латышева «Сборник греческих надписей христианских времен из Южной России». СПб, 1896.

Грамота Ростислава-Михаила вместе с дополнительною по тому же предмету грамотою епископа Мануила напечатана в Дополн. к Актам Историческ. I. № 4. Она весьма важна как для разъяснения географического и экономического состояния древней Смоленской области, так и вообще для характера взаимных отношений церковной и светской власти того времени. Любопытно, между прочим, что Смоленский князь в то время имел еще притязание на какую-то волость, захваченную Юрием Долгоруким и отошедшую к Суздальской земле: «Суждали Залесская дань, оже воротить Гюрги, а что будет в ней, из того святей Богородицы десятина». Договорная грамота Мстислава Давидовича с Ригою и Готским берегом помещена в Собрании Госуд. грамот и договоров. Т. П. № 1, кроме того во втором томе «Русских Достопамятностей», с примечаниями Дубенского, и в «Русско-Ливонских актах», изданных Археографической комиссией, с приложением прекрасного исследования о ней академика Куника. Эти две грамоты, наряду с летописью, составляют главный источник при очерке древней Смоленской земли. Апособием, кроме общих приводимых выше трудов и путешествий, служат, между прочим, следующие специальные труды: «История губернского города Смоленска» Муразакевича. 1804, «История города Смоленска» Никитина. М. 1848, «Смоленская губерния» штабс-капитана Цебрикова. СПб. 1862 (Матер, для геогр. и стат. России), «Историко-статистическое описание Смоленской епархии». СПб. 1864. И некоторые статьи в «Памятных книжках» Смоленской губернии. «Княжая местность и храм князей в Смоленске» Писарева. Смол. 1894. И наконец, монография проф. Голубовского «История Смоленской Земли до начала XV ст.». Киев, 1895. В археолог, отношении любопытен труд Сизова о Смоленских курганах. СПб. 1902.

Первое известное нам упоминание о Двинских камнях встречается в XVI веке у Стрыйковского в его хронике. Он рассказывает следующее. Случилось ему однажды ехать в числе других жолнеров на стругах из Витебска в Динаминде. Тут он услыхал от одного дисненского купца, что в семи милях от Полоцка ниже на Двине между городами Дриссою и Дисною есть большой камень, на котором высечен крест «русским способом» и славянская надпись: «Вспомози Господи раба своего Бориса, сына Гинвиловаго». Когда струг пристал на ночь близ того места, то Стрыйковский сам ездил в челноке смотреть его. Он объясняет, что эта надпись была сделана по приказу Бориса Гинвиловича в память благополучной доставки из Лифляндии Двиною на стругах кирпича, алебастра и других материалов для построения храма в Полоцке (Kronika. I. 241 стр. Варшав. издания). Другой историк Литовского края Коялович в своей Historia Litvaniae со слов Стрыйковского повторил буквально его известие о той же надписи, переводя ее по-латыни; Miserere, Domine, mancipio tuo Boryso Ginvilonis filio. Но известие Стрыйковского оказывается неверно, и едва ли он сам хорошо рассмотрел надпись во время своей вечерней поездки в челноке. Сементовский, секретарь Витебского статистического комитета, в сочинении своем «Памятники старины Витебской губернии» (СПб. 1867) представил рисунки пяти Двинских камней; из них на трех еще теперь можно читать имя Бориса; на том, о котором говорит Стрыйковский, надпись очень хорошо сохранилась; но слов «сына Гинвилова» ни на одном камне нет и следов. Они оказались прибавкою Стрыйковского. Далее сведения об этих Двинских камнях и Рогволодовом см. в сообщениях Кеппена (Учен. Зап. Ак. Н. по 1 и 3 отд. Т. III, вып. I. СПб. 1855). Платера (Сборник Rubon. Wilno. 1842), Нарбута (Витеб. губерн. Вед. 1846. № 14). Шпилевского («Путешествие по Белоруссии». СПб. 1858), в газете «Виленский вестник», под редакцией Киркора (1864. № 56), гр. К. Тышкевича «О древних камнях и памятниках Зап. Руси и Подляхии» (Археологич. Вестник, издан, под редакцией А. Котляревского. М. 1867), Кусцинского и Шмидта (Труды первого Археол. съезда LXX–LXXVI) и наконец гр. Уварова (Древности Москов. Археол. Общества. Т. VI, вып. 3). Сапунова «Двинские, или Борисовы, камни» (Витебск 1890).