Армин Молер - Консервативная революция в германии 1918-1932

Происхождение данного понятия пока всё ещё не установлено. До сих пор остается неизвестным, использовался ли этот термин сначала в философии, в истории или в политической публицистике, или он пришел туда из какого-то общего источника. В истории философии он используется для описания уникальности немецкого идеализма и времен Гёте, чтобы тем самым их можно было отделить от некогда превалировавших философских течений: французского рационализма и английского эмпиризма. В политических материалах, напротив, при помощи этого понятия обозначалось немецкое участие в процессе «Консервативной революции».

В то же самое время нередко звучит мнение, что «Консервативная революция» — явление исключительно немецкое. Тем, кто придерживается подобных воззрений, в качестве возражения можно привести имена, например, Достоевского и обоих Аксаковых в России, Сорреля и Барраса во Франции, Унамуно в Испании, Парето и Эволы в Италии, Лоуренсов и Честертона в Англии, Жаботинского в иудаизме. Это имена, которые случайно выхвачены из памяти. Имена Лотро-па Стоддарта и Мэдисона Гранта (оба предводители «расовой борьбы») или Джеймса Бёрнхема как теоретика «революции менеджеров» указывают на то, что даже Соединенные Штаты участвуют в процессе «перелома». Даже в переворотах, несколько десятилетий потрясающих мир цветных народов, можно уловить родственные проявления — характерную для «Консервативной революции» смесь национальноосвободительной борьбы, социальной революции и повторное самообнаружение самих себя.

О том, что между двумя мировыми войнами было возможно установление «родства» между этими различными движениями, например, сообщалось в увидевшем в 1926 году свет романе Дэвида Герберта Лоуренса «Пернатый змей». Лоренс поэтическими средствами изображает тоску по обновлению, которой охвачены мексиканские индейцы. На страницах его романа служитель культа Кецалькоатля заявляет: «Когда мексиканцы выучат имя Кецалькоатля, то должны ли общаться с ним только на языке собственной крови? Я бы хотел, чтобы тевтонский мир думал в духе Тора, Вотана и мирового ясеня Игтдрасиля, чтобы друидические страны постигли, что их тайна кроется в омеле, что они и есть племена богини Дану, которые всё ещё продолжают существовать, но всё ещё не видны. Народы Средиземноморья должны вернуть себе Гермеса, а Тунис должен возвратить Астарота, в Персии должны заново обрести Митру, в Индии — Брахму, в Китай — древнейших на Земле драконов».

При этом всём немцы всё-таки обладают определенным правом акцентировать собственное присутствие в рамках общемировой «Консервативной революции». Неприятие идей 1789 года, присущие другим странам, коренится в той части немецкой духовной истории, которая ограничена Гердером с одной стороны и немецкой романтикой — с другой. И в самой Германии выступление против [«прогресса»] достигало высочайшего уровня. Определенные консервативно-революционные идеи и настроения, конечно же, могут прижиться в прочих странах и в отдельных людях. Однако в Германии они с самого начала обладали взрывоопасной силой и породили (к великому сожалению «просветителей») лексику, ставшую привычной на долгие времена.

Не так просто найти подходящее объяснение подобному положению дел. Кроме того, пожалуй, здесь были бы более уместны другие науки, нежели духовная история. Германия острее всего переживала свою «отсталость» по сравнению с большинством других крупных европейских держав. Идеи Французской революции в отличие от других стран здесь не проникали никогда слишком глубоко, якобинцам больше всего (нежели где-то ещё) приходилось здесь бороться со старой властью. Именно по этой причине здесь, в Германии «старо-консерваторы» непосредственно перетекали в русло «Консервативной революции», превратившись из «уже не» в «еще не». Таким образом, в этой немецкой «отсталости» крылось своеобразное «превосходство». А это, естественно, затрудняет постижение нашего материала.

Чтобы понять эту особую связь между немцами и «Консервативной революцией» в целом, необходимо, по меньшей мере, выделить собственно немецкую часть, которая характеризуется как «немецкое движение». Затем проанализировать особенности преодоления Французской революции в каждой из [европейских] стран.

Это можно явственно проследить на примере отношения к национализму. Национализм нередко идентифицируют с «Консервативной революцией», хотя современное национальное государство, как державное средоточие всех людей, говорящих на одном языке, как раз и есть результат революции 1789 года. В определенной степени подобное встречается во Франции. Но заметная часть групп, находящихся под воздействием консервативно-революционных идей, ссылается на более крупные общности, нежели просто нация, например, на латинян или кельтов. До сих пор Германия никогда не была национальным государством, даже во времена Бисмарка. Где-то стремятся к нему, какое-то время настаивают на этом, более того, на международном уровне поощрялось расширение немецких поселений на Востоке. Однако понятие национального государства в принципе чуждо немецкому мышлению.

Немецкий «национализм» никогда не подразумевал в качестве своей основы нацию в западноевропейском смысле этого слова. Под словом «нация», скорее всего, кроется психическое состояние, так как существуют такие государственные формирования как «Рейх» и Империя — оба выходят далеко за рамки сугубо национального государства. Это не единственное отличие «Консервативной революции» в Германии от её форм в других странах, но оно весьма показательное и бросающееся в глаза.

Если мы здесь и используем термин «немецкое движение», то прежде всего для индексирования «Консервативной революции», дабы не оставить без внимания ее блокирующую функцию. Для большинства борьба немецкой «Консервативной революции» против идей Французской революции, а вместе с тем и европейского Просвещения, это борьба против проникающего снаружи «чуждого влияния». А потому, это — попытка законсервировать немецкость на десятилетия и даже на столетия. Постижение самих себя — это одна из основных целей «немецкого движения». И это не только ответ на вопрос: что есть немецкое? в противоположность ненемецкому, но в более глобальном масштабе: что есть Срединная Европа, что есть нордическое, что есть германское 12 12 против «цветных». В последствие это стало основой для расового плюрализма внутри «белого мира» (AM 1971). ?

Эта книга повествует о мировоззрениях. «Мировоззрение» — это совершенно не то же самое, что философия. В то время как философия является сердцевиной старого духовного уклада Запада, мы видим в мировоззрении следствие разрушения этого уклада. Попытка представить мировоззрение в качестве менее ясно сформулированной философии или же менее значимой философии упускает из внимания самые существенные моменты.