Ричард Дженкинс - Вестминстерское аббатство

Несомненно, статус готической архитектуры значительно снизился в эпоху раннего модерна, но относительно Англии это не совсем верно. Англичане так никогда и не утратили свое уважение к готике и строили здания в этом стиле с XII по XX век. Примером может служить Ливерпульский собор, превосходящий по размерам любую средневековую церковь в Северной Европе, строительство которого началось только в 1904 году, когда британская диаспора по обе стороны океана убедилась, что городом с наибольшим количеством готических соборов является Нью-Йорк, а не Париж, Руан или Лондон. Сам Рен тоже работал над проектами в готическом стиле, если готика гармонировала с существующими зданиями, примером тому могут служить Крайст-Черч в Оксфорде или так и не реализованный план завершения башен Вестминстерского аббатства. Интересно было бы проследить, насколько отличается подход к обновлению готики архитекторов XVII века от идей их последователей в XX веке.

Как бы то ни было, но можно точно утверждать: капелла Генриха VII никогда не испытывала недостатка в похвалах. Томас Платтер, немец, оказавшийся в Англии в конце XVI века, в своем сочинении особенно отмечал этот придел и его своды. Ф. Бэкон заявил, что Генрих VII погребен в «самом величественном и изящном среди европейских памятников, как приделов, так и гробниц». Джеймс Хоуэлл в своем «Лондинополисе» (1657) говорит, что эта «капелла восхитительного, неправдоподобного изящества; можно сказать, что самые изысканные и совершенные творения слиты здесь воедино». Неприятие аббатства Ивлином было нетипичным; даже Рен отмечал, что придел «великолепно украшен». Выдуманный современник Ивлина и Рена, от лица которого ведется рассказ в журнале Нэда Уорда «Лондонский шпион» (1700), — сельский житель, приехавший осмотреть Лондон, — восторженно пишет, что это «придел, который может лишь вызывать восхищение целой вселенной, и неповторимые его совершенства, видимые в каждой части всего здания, кажутся настолько поражающими воображение, что, должно быть, сотканы пальцами ангелов в соответствии с указаниями Провидения». Это самая яркая из оценок, помимо оценки Вашингтона Ирвинга.

Несомненно, капелла Генриха VII является особым случаем, но есть множество свидетельств того, что всеобщая привязанность к готике сохранилась надолго. Сын Рена заметил, что проект собора Святого Павла, созданный его отцом, «не был столь хорошо понят и оценен; полагали, что этот проект слишком отошел от готических форм, которые часто можно было увидеть и которые так любимы в этой стране». И именно та церковь, которую построил Рен, была ближе к средневековым соборам по плану, чем его первоначальный проект. Он отказался от идеи централизованного пространства; вместо этого у собора Святого Павла крестообразная форма с длинным нефом и хорами, высокий центральный неф с боковыми нефами и даже с аркбутанами, хотя они и спрятаны в ложной стене и видны лишь изнутри. На протяжении всего периода мирового увлечения классицизмом в Англии господствовала идея, что готическая мрачность — единственно подходящее вместилище святости. Поэтому у Мильтона в поэме «Il Penseroso» говорится:

Лондонца Мильтона, возможно, вдохновили на написание этих строк старый собор Святого Павла, Вестминстерское аббатство и немного Кембридж.

У готического стиля были и другие причины поддерживать ауру особой святости. Реформация в Англии сопровождалась двумя явлениями в искусстве: исчезновением религиозной или общественной скульптуры, за исключением погребальной, и практически полным прекращением строительства церквей. Надгробия, разумеется, находились в церкви, но люди превратили их в еще один артефакт мирской культуры. «Блюдем ли мы приличия в могиле?» — спрашивает в пьесе Джона Уэбстера герцогиня Мальфи, а Боссола отвечает: «Изображения на могилах принцесс не лгут, как это обычно бывает, когда кажется, будто они молят небеса: нет, принцессы положили руки под щеки, словно скончались от зубной боли, и их глаза не устремлены к звездам, а поскольку мысли умерших были по привычке целиком устремлены к мирскому, так они и изображены».

Эту жалобу часто и громко повторяли в XIX веке, однако интересно, что впервые она прозвучала значительно раньше. Даже в то время, когда в церквях появились классические формы, было ощущение, что они, скорее, состязаются со священными функциями здания, нежели их усиливают.

Нехватка религиозных скульптур стала прямым следствием Реформации: культ святых был провозглашен суеверием, их изображения допускались, но, разумеется, их больше не заказывали. Вероятно, для одной капеллы Генриха VII было создано больше религиозных скульптур, чем для всего королевства во второй половине XVI века. Дефицит новых церковных зданий был, вероятно, случайным. В 1666 году Великий лондонский пожар уничтожил церкви в лондонском Сити, большая часть которых была спроектирована Реном. На всем протяжении XVIII века в Лондоне было построено много церквей на окраинах, но церковь, созданная между 1550 и 1650 годами, — редкость. В этот период стиль Возрождения утвердился прежде всего в светской жизни, с его помощью сильные мира сего могли продемонстрировать свои богатство и могущество. И, таким образом, английское сознание сохранило идею, чуждую Италии или Северной Европе, что стрельчатая арка — исключительно церковная деталь. Даже когда знатоки искусства объявили готику неполноценной с художественной точки зрения, люди все еще почитали этот стиль за атмосферу и ассоциации, с ним связанные. Хоуэлл, писавший в середине XVII века, во времена протектората Кромвеля, говорил, что Вестминстерское аббатство «всегда считалось величайшей святыней и тем местом, перед которым благоговел весь остров», местом, которое «сталкивает священную почтительность и сладость нежного благочестия в сердцах посетителей». Выдуманный рассказчик из журнала Нэда Уорда «Лондонский шпион» и через столетие «не мог зреть этой ужасающей громады без благоговения и восхищения», с «равной долей удивления и удовлетворения» и во время исполнения литургии наслаждался «вкусом бессмертного цветения на земле». В середине XVIII века Эдмунд Берк устремился в аббатство: «…И в то мгновение, когда я входил, я почувствовал наполняющий мое сознание благоговейный страх, который не могу описать, а невероятная тишина казалась священной». А теперь иной род благоговейного страха, наполовину священный, наполовину мирской, сосредоточен в этой церкви, поскольку она стала пантеоном прославленных умерших.